А на четвертый поплавок чмокнул и ушел в воду. Светлана дернула удилище. Подсекла.
Рыба потянула так, что удилище согнулось дугою к воде.
Володька хотел помочь жене удержать его. Но она прошипела:
— Цачок! Цачок бери! Я шправлюсь!
И справилась. Подвела рыбину к бату с правого борта. И только подняла ее с глубины к поверхности, как Володька большим сачком — хоп! И уже бьется на дне бата красавец-кижуч.
— Генерал! — пробормотал Озеров, разглядывая длинную красную полосу по боку.
Бьется рыбина на дне. Течет красная рыбья кровь по металлу. Работают жабры, глотая смертельный для них воздух…
— Самка! — сказала Светлана.
— Ага! — ответил Озеров.
Значит, будет у них сегодня очень красная и очень мелкая, чуть больше щучьей, вкусная икра.
Рыбалка продолжилась. Солнце уже далеко ушло на запад. Смурнело. В прозрачном воздухе, справа от них, висел белый от снегов конус сопки Ключевской. На вершине сопки то горел, то гас огонь. Как будто маяк. Или красный недремлющий глаз великана. Рядом — гора-камень. И еще чуть дальше — плоская ледяная гора, блестящая в вечернем солнце. Абсолютно фантастический пейзаж…
Над протокой раздался шелест листьев. На фоне тускнеющего неба взлетели утки. И ушли куда-то за кромку темнеющего леса. На кормовины.
Сгибаясь под тяжестью мокрых мешков с добычей, Озеров вылез на берег. Пока не наступила темнота, надо разделать и развесить рыбу в балагане, чтобы вялилась на зиму. Иначе протухнет.
Так заготавливали себе припасы на зиму тысячу лет назад. Так делают юколу и сегодня все племена и люди, живущие по ту и эту сторону Берингова пролива.
Он подтащил мешки к крытому деревянному навесу, который здесь называется балаган. Под крышей навеса стоял грубо сколоченный деревянный стол.
Володька вытряхнул рыбу, похожую в сумерках на большие белые поленья. И начал работу.
Разделать — значит, разрезать напополам, распластать одним движением, вонзив нож со спины. А затем вычистить внутренности. И обрезав голову, вывесить ее на крючьях, под навесом балагана.
Озеров вполне овладел этим искусством еще в первые годы жизни на Камчатке. И сейчас работал быстро и сноровисто. В первой же кижучине он обнаружил валик икры в пленке. Ярко-красная, даже оранжевая, она вкусно пахла и дразнила аппетит.
Володька руками очистил икру от пленки и аккуратно сложил ее в металлическую миску. Будет чем поужинать.
Из рыбьего филе он вырезал хребет. А затем белой крупной солью посыпал будущую юколу. Протер ее. И ловко насадил филе на крюк.
Покончил с первой, взялся за следующую.
Работа спорилась. Тем более что дали свет. То есть Светлана включила маленький движок в доме. И у него над головой замигала, засветилась лампочка Ильича.
А вот и она. Идет от дома. Подходит озабоченная. И говорит:
— Слушай! Никто из твоих дружков у нас не гостевал?
— Нет. А чё?
— Кто-то был в доме! Забрал все продукты. Разбил бутылки. Намуцорил.
— Ты чё! Даже если бы кто-то из наших был, он бы себе такое не позволил. Все ребята порядочные.
— Знацит, чужие-то?
— Значит, чужие. Постой-постой! А это не те, кого с утра сегодня искали? Приезжие пропавшие?
— Не знаю! Но на всякий слуцай дверь надо щегодня запереть. Вещи прибрать. И ружье рядом держать.
— А может, это росомаха была? — с надеждой в голосе спросил Озеров жену.
— Нет! Это не роцомаха! И не медведь, — уверенно сказала она. — Это люди! — И добавила: — Плохие люди.
Володька продолжал пластать рыбу. Но мысли его были тревожны:
«Это надо же, даже здесь, в земном первобытном раю, нет покоя. А ведь это такое место, где сходятся небо, земля, вода и огонь. Где ты чувствуешь себя так, как будто находишься на другой планете. И тут нет покоя от людской жадности, глупости. И тут тебе жители больших городов не дают продохнуть. И сюда они добираются, чтобы гадить и пакостить!»
Ночь встретили у костра. Огонь горит. Рыба жарится. Тянется неспешный разговор о том о сем.
— Я уже немаленькая была, когда захотела цтать охотником! — попыхивая трубкой, дымком отгоняя комаров, рассказывает смешную историю
