чиновников-мандаринов. Ритуал важнее всего. И этот ритуал требует, чтобы он взял время на размышления.
Амантай так и сделал. Поблагодарил за оказанную честь. Раскланялся.
Аккуратно закрывая за собой тяжелую дубовую дверь кабинета, он решил: «Ну что ж, буду сидеть на горе, как та китайская обезьяна, и смотреть на схватку тигров внизу! Пока так!»
Выйдя из дворца Ак-Орда на площадь, он набрал номер телефона Светки Ганиевой — подруги дней его суровых — и сообщил:
— Мне сейчас президент сделал такое роскошное предложение, от которого невозможно отказаться. Я теперь его особо доверенное лицо… Угадай, что он мне предложил… Возглавить…
Ну, с одной стороны, Светка и ее брат разнесут новость всем, кому нужно. С другой — он давным-давно знает, что даже при самой плохой игре надо делать хорошую мину. А уж в чем в чем, а в этом он преуспел.
VII
Душа его тянулась к прекрасному. А старушка Европа предоставляла ему все возможности наслаждаться культурными достижениями. Поэтому, перебравшись в Вену, он первые месяцы пребывал в постоянном состоянии изумления и восторга.
Столица Австрии потрясала его красотой архитектуры и устроенностью быта. Полномочный представитель республики при европейских институтах стал завсегдатаем всех ее юбилеев, выставок и вернисажей.
Сегодня ему надо быть в Хофбурге — бывшей резиденции австрийских императоров. Там, где нынче заседает Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. И Амантай Турекулов (теперь он зовется так на европейский манер) направляется пешим ходом прямиком туда. Путь его лежит через исторический центр. Мимо величественных памятников и дворцов. Через парадные ворота Хофбурга, украшенные гармоничными композициями, изображающими морское и сухопутное могущество бывшей империи с ее кораблями, богами, тритонами и наядами. Здесь нет ничего случайного, уродливого или негармоничного.
Амантай даже останавливается на минуту, чтобы полюбоваться на скульптуру Геракла, повергающего с помощью внушительной дубины своего очередного врага.
«Как это непохоже на нашу Астану, которой мы все так гордимся».
У служебного входа, как обычно, стоит небольшой пикет из двух лысых девиц с синими наколками на лбу и длинноволосого бородатого парня. Держат плакат и какую-то пластмассовую куклу с надписью через плечо: «Интервенции нет!»
Амантай по белой лестнице поднимается наверх в большой холл и продолжает думать о своей далекой Родине:
«В общем, здесь есть с кем поговорить о ней. Чингиз — из Киргизии. Олжас — из Казахстана. Наезжает старый друг Шахан. Также немало тут и беглых олигархов, банкиров, тех, кто, нажив состояние в девяностые, побыстрее рванул из страны, пока, как говорится, не экспроприировали экспроприированное».
У него и здесь сложился свой свободомыслящий кружок. И частенько они ведут в облюбованной венской кафешке долгие разговоры об искусстве, красоте и странностях современного бытия.
Кстати говоря, вчера он как раз встречался с одним таким собеседником. Можно даже сказать, не просто чиновником, но и суфием высокого посвящения.
До поздней ночи они проговорили об Астане. И гость изложил ему свою точку зрения на отшумевшую по поводу названия столицы дискуссию. Он говорил о европоцентризме, которым пронизана жизнь казахской интеллигенции.
А дело было в том, что когда столицу перенесли из Алма-Аты в Целиноград, встал вопрос о ее названии. Сначала решили вернуть историческое. И переименовали хрущевский Целиноград в Акмолинск. Тут и заговорили в прозападной прессе и среди интеллигенции: «Как, мол, так! Ведь “Ак-мола” — это в переводе “белая могила”. Не может так называться столица независимого Казахстана».
И в конце концов Назарбаев уступил. Исторический Акмолинск стал Астаной, что в переводе с казахского значит «столица».
— С самого начала наши немногочисленные сторонники национальных ценностей поступили неправильно! — ожесточенно жестикулируя вилкой и кивая поредевшими кудрями с сединой над высоким лбом, по-казахски настойчиво говорил его визави. — Они стали обороняться. А надо было наступать! Они врали, когда говорили, что Ак-мола не имеет связи со словом «могила». Начали болтать о каком-то изобилии молока, белой крепости. А надо было прямо говорить. Да, белая могила. Это только для европейцев и американцев все, что связано с могилами — проявление черной силы, враждебной живому миру. В наших же мифах могилы предков, наоборот, являются святыней, местом для поклонения и бесед с ними. Всегда считалось, что такие места являются прибежищем, укрытием. Сам Аллах покровительствует тем, кто там оказывается. И выручает от несчастий. Караваны в степях предпочитали всегда устраивать ночевки у старых могил. И именами усопших клялись в верности и правде. Вот так-то!
