Свисток, задержка, судья недовольно косится, почти дойдя до середины. Замена, мать твою, чего ты пялишься?!
Спокойно, Юра, разберемся.
Раф и Варенников покидали поле неохотно. Особо не торопились, трусцой до бровки, а дальше вразвалочку.
Столешников почти пропустил их мимо, когда Варенников затравленно посмотрел на него, видно, почувствовав, что не выгорело. Ох зря, Вареник, ох зря!
Раз! Оказаться рядом.
Два! За шею и рывком к себе.
Три! Притянуть мокрую насквозь сволочь ближе. И почти нежно, на ушко:
– Газон скользкий, да?!
Витя, протягивая полотенце Рафу, негромко окликнул, глядя на поле:
– Юра, камера.
Варенников шарахнулся на самый край скамейки. Правильно делаешь, скотина, правильно. Тебе сейчас подальше спрятаться нужно, чтобы не зашиб.
Столешников, негнущимися от ярости пальцами рванул галстук, спустил, начал расстегивать воротничок сорочки. Пуговица из петли не шла, пока не нажал сильнее и не проводил ее взглядом, улетающую вниз. Адреналин, не находя выхода, душил его, сдавливая грудную клетку. Ему самому сейчас бы на поле, чтобы один хотя бы, чтобы не так стыдно… А-а-а!
Зуев вытянул, ушел от двоих разом, наплевав на орущего что-то Масикова. Правильно, пацан, иди сам, иди, этому веры нет больше! Ну… ну!
Штанга запела звонко, перекрыв рев черноморцев, ждущих хотя бы одного… Даже штанга за «Шинник», мать ее!
Это что такое?…
Зуев чуть не покатился от толчка налетевшего Масяни. Тот орал, красный, злющий, а Столешников, стоя на бровке, вдруг услышал, словно рядом стоял:
«Ты че, юноша, в себя поверил? Давай без фанатизма, мы матч сливаем, понял?»
Зуев пораженно смотрел на капитана. Все не верил. Потом прошелся взглядом по бровке: искал тренера. Увидев побелевшего от бессильной злобы Столешникова, все понял.
Да, правильно, пацан. Все ты правильно понял. Меня и тебя только что слили. Сдали свои. Договорняк, мать его…
Длинный свисток. Все. Приехали.
До него долетали отдельные голоса болельщиков, расходящихся по домам и ждущих, пока их выпустят из фанатского сектора, игроков, радующихся или просто лениво ругающих судей. Обсуждающих какие-то там нюансы очередного проигрыша его, Столешникова, команды.
«Метеор» в раздевалку увел Витя, надежный и невозмутимый. Спасибо, дружище, все правильно, дай неудачнику посидеть на поле, где его только что кинула его же команда. Договорняк за спиной главного тренера, откровенный договорняк…
Голоса накатывали, обволакивали со всех сторон, но Столешников никуда не торопился, не прятался от них. На их фоне особенно выделялся один, сейчас особенно ненавистный: Вареник давал интервью какому-то местному репортеру. И совести ведь хватало. Сволочь, ты, Варенников…
– …Ну… Второй гол – хотели офсайд создать… не получилось, у них выход один на один… я бы там мог помочь, но ногу потянул еще в первом тайме…
– А тренер?
Журналистка хоть не в розовом? Нет. Ври дальше, Варенников, ври, слитому тренеру все равно.
– Он установку давал на атаку… В принципе, не могу сказать, что эта тактика не работала…
– Тренер знал, что у вас с ногой непорядок?
– Ну, в принципе, я говорил в раздевалке так-то…
Столешникову вдруг остро захотелось остаться одному. Выключить звук еще гудящего стадиона, Варенникова, бубнящего про свою травму, журналистки, участливо выпытывающей подробности… Выключить звук, свет и побыть одному.
Может, глаза закрыть?
Ну, правда?
Да, точно.
Хорошо.
Никого.
Глава восьмая:
Слово «ром» и слово «смерть» для вас…
