Что делает Гвардиола на следующий день после проигрыша? Да кто знает?
Столешников, проиграв еще один матч, настроился на серьезное общение. С самим собой в первую очередь. А что нужно русскому человеку для такого разговора?
Извечный и часто единственный собеседник любого русского человека, потерпевшего сокрушительную неудачу, давно известен. Он – сочувствующий слушатель, безмолвный советчик и лучший друг в любой из самых поганых вечеров в твоей жизни. Он доступен для общения, лоялен к твоему лексикону и понимает с полуслова. Любимый собеседник для любого русского неудачника носит разные имена, но имеет одну общую черту – в нем обычно никак не меньше сорока градусов.
Юрий Валерьевич Столешников в крайний год своей жизни успел с ним близко познакомиться. И имел собственные предпочтения. Интересно, какого именно собеседника предпочитал Пеп в свои худшие послематчевые вечера? Пару бокалов хорошего хереса в Тапас-баре, пару кружек холодного пива в полутемном БирКеллере или пару стаканов ячменного скотча в тихом пабе? Столешников не знал. Но что Юра мог бы сказать с уверенностью: какой бы национальности не был любимый собеседник прославленного тренера, он точно был редким гостем. Потому что ни «каталонцы», ни «мюнхенцы», ни «горожане» в разные годы не давали Хосепу много поводов заливать тренерское горе алкоголем.
А вот у тренера Столешникова сегодня повод был. Стопроцентный. Без дураков. Команда без лишних сожалений, красиво, в подкате, лишила его голевого момента. И никакого горчичника, никакого пенальти. Ты в глубоком офсайде, тренер. Причем, начиная с того самого паса собственного агента. Так что, да: сегодня повод надраться у Юрия был серьезный.
«Барабулька» попалась по пути как-то случайно и очень вовремя. Последняя заправка горящей души случилась минут двадцать назад, и Столешникову определенно казалось, что он начинает трезветь. Такой пакости от судьбы он совершенно не ожидал. Поэтому, когда прекрасная по всем статьям рыба барабулька подмигнула ему с барной вывески мутным желтым глазом, Юра понял, что ничего лучше сегодня он не найдет.
– Привет, рыба! – подумав, сказал Столешников и, отсалютовав барабульке, отправился внутрь.
Грохотал панк-рок, вокалист хрипло орал голосом интерна Лобанова про Михайлу Васильевича Ломоносова с какими-то матросами. Вкусно пахло спиртным, чесночными гренками, колбасками, ядреным мужским потом и, совершенно провокационно, запрещенным в общественных местах табачным дымом. Отличный комплект, в общем. Барная стойка находилась удобно, почти у входа.
– Чего у вас тут? Давай этого…
– Чего? – рявкнул в дымной полутьме силуэт бармена.
– Того! – Столешников прищурился и ткнул пальцем куда-то «туда».
– Ну, на…
Стопка стукнула о стойку. Столешников отправил ее внутрь одним махом, без закуски и присмотрелся к бармену, который вышел из тени. Солист фанатского метеорного хора Механик несколько очумело посмотрел на тренера в ответ, почесав бороду.
Юра попытался приподнять бровь в фирменный столешниковский изгиб, но потерпев неудачу, плюнул на это дело и огляделся.
Завсегдатаи занятного новороссийского бара «Барабулька» изумленно, печально, а некоторые и агрессивно, таращились в ответ. Причина была понятна даже сильно перебравшему тренеру. Шарфы-«розы» «Метеора» болтались на каждом втором. Они же попадались на стене… стенах, сплошь в клубных вымпелах, постерах и фотографиях матчей новороссийских «бело-голубых» и даже у входа.
Столешников ловко, как ему казалось, замаскировав икоту под кашель, еще раз обвел взглядом бар…
– Ни хрена себе зашел…
Ну, да и ладно, с кем не бывает, верно? Нащупал в кармане какую-то купюру, положил перед Механиком, хмуро провожающим его взглядом. У входа остановился, повернулся, икнул еще раз и:
– Метеор наш – суперклуб, остальные просто срут!
И вышел наружу.
Да, удачно он сюда зашел. Столешников поднял глаза на вывеску.
– Пока, рыба!
На этот раз ему в ответ барабулька вильнула хвостом.
Тренировку вел Витя. Суровый и нахмуренный он прохаживался вдоль поля, изредка орал, с ним никто не спорил. Что-то случилось с командой сутки назад, что-то неприятное, вязкое, о чем думать и вспоминать не хотелось. Видимо, поэтому старались все.
Мячи летали красиво и сильно, попадая, как и куда нужно. Только никто не радовался. А хмурый второй тренер зло бороздил туда-сюда бровку.
Столешникова заметили издалека. Смотреть в сторону тренера оказалось трудно, игроки отворачивались, неожиданно решали сделать пару-тройку ускорений отсюда и куда подальше. Тренер шел к команде чересчур твердо и сосредоточенно. Витя все понял и, вздохнув, решил выйти на перехват. Но не успел.
Кто-то сильно запустил мяч «сухим листом» (надо же, умеют и такое, оказывается!) в сторону Столешникова. Почти попал.
Столешников тряхнул слегка не мытой черной жесткой гривой, встал, широко расставив ноги, ухмыльнулся. Смотреть ему в глаза не хотелось. Витя,
