Когда же газовый свет замигал снова, а женщина перепугалась еще сильнее, все трое уже смотрели с молчаливой тревогой. Нора сообразила, что мальчики до сих пор видели только приключенческие фильмы и эпизоды из “Толка Роу”[16], которые Донал находил особенно забавными из-за дублинского акцента. Им никогда не показывали такого кино, и оно задело в них некий нерв – они как будто находились в доме с женщиной, которая, вопреки всем ее усилиям, тоже была нервной и тревожной, которая молчала обо всем, что держала на уме. Чем дольше шел фильм, тем более невозможным казалось, что Ингрид Бергман росла в большой и счастливой семье, но Нора подумала, что это, наверно, ее фантазии и она слишком вжилась в постановку. Или же просто Ингрид Бергман – великая актриса. Как бы там ни было, она пробудила нечто потаенное и странное, именно таким, наверно, кажется мальчикам отсутствие Мориса, пребывание его тела в могиле. Нора подумала, что, может, и не стоило рассказывать им о фильме и вместе смотреть его воскресным вечером.
Когда он закончился, сыновья пошли спать. Она осталась сидеть в одиночестве, чувствуя послевкусие от фильма, ловя отголоски былого в доме, где прожила с Морисом больше двадцати лет. Каждая комната, каждый звук, каждый клочок пространства были заполнены не только тем, что ныне сгинуло, но самими годами и днями. Сейчас, в тишине, она ощутила это и поняла, что для мальчиков это чувство выливалось в смятение. В фильме ощущение это было очевидно и, чем бы оно ни являлось, расстроило их еще сильнее. Нора задалась вопросом, сколько еще старых фильмов вернется к ней исполненными нового и более мрачного смысла. Она посидела, представляя Ингрид Бергман беззащитной и невинной, а после погасила свет и поднялась в спальню, надеясь, что беспробудно проспит до утра.
Следующее воскресенье стало последним днем ее вольницы, так как с понедельника она приступала к работе в конторе Гибни. В субботу вернулась домой Фиона, и Нора рассказала ей новость. А когда сообщала мальчикам, те, похоже, уже были в курсе. Она была уверена, что никому не говорила при них о работе, и Джима с Маргарет известила только однажды вечером, когда мальчики давно отправились спать. В воскресенье из школы приехала на день Айна – ее захватили с собой соседи, дочь которых тоже училась в Банклоди. Отвозить их обратно вечером предстояло Норе.
Маргарет всегда внимательно читала газеты и обращала внимание на объявления о вакансиях. Нора с Морисом часто шутили, что существуй вакансия ассистента помощника библиотекаря в Уэст-Майо, Маргарет знала бы об этом и помнила все: и последний срок подачи заявки, и требуемые навыки. Поэтому когда объявили о грантах на обучение в университете для школьников из семей с доходом ниже определенного уровня, Маргарет сообщила об этом Норе и заявила, что это вполне относится к Айне. Единственное затруднение, сказала Маргарет, в том, что Айна бросила латынь, а в Дублинском университетском колледже, куда поступил Морис, когда выиграл право на обучение, латынь понадобится. Нора не знала, что Айна бросила латынь. Должно быть, Айна сказала тетке, но не ей.
В воскресенье Айна сообщила Норе, что Маргарет написала ей – предложила оплачивать дополнительные занятия латынью по выходным, и пусть Айна сдаст просто минимум, чтобы не отвлекаться от других предметов. Нора не знала, стоит ли возмутиться из-за того, что Маргарет не посоветовалась с нею – сперва или вообще. Похоже, та полностью взяла под свою опеку образование Айны. Но Нора решила, что лучше не забивать этим голову. Она ответила Айне, что согласна с Маргарет – пусть подучит латынь.
В тот день она несколько часов наблюдала за мальчиками, которые при сестрах преобразились. Конор ходил за девушками из комнаты в комнату, а когда его выставили из спальни, спустился узнать, когда Фиона уезжает в Дублин, а Айна вернется в школу. Затем он уселся на верху лестницы и ждал там, пока сестры не смилостивились и не впустили его в спальню.
Донал купил фотопленку и всех заставил позировать. Вспышка срабатывала через раз, но он не унывал. С камерой на шее Донал выглядел бодрее и оживленней обычного.
День продолжался, и Нора постепенно поняла, что никому особо не нужна. Она мысленно улыбнулась, подумав, что если бы улизнула из дома и пошла гулять, никто бы и не заметил. На нее обратили внимание, только когда пришла Уна и дочери собрались внизу.
– Здорово, что ты сделала прическу перед работой, – оценила Айна.
– Я тоже хотела сказать, что классная, но слишком уж была в шоке, – подхватила Фиона.
– Девчонки, доживите до наших лет – и будете знать о волосах все, – сказала Уна.
– Ты устраиваешься в контору на полный день? – спросила Айна.
Нора кивнула.
– А что будут делать мальчики, пока ты на работе?
– К шести я буду дома.
– Но они-то приходят в полчетвертого или в четыре.
– Станут заниматься уроками.
– Или устроим уборку, – сказал Конор.
– Ну, нашу комнату убирать незачем, – ответила Айна.
– А мы уберем, мы все перевернем вверх дном и найдем все письма ваших дружков.
– Мам, не пускай его в нашу комнату, – попросила Айна.
– Конор – воплощение свободы, – ответила Нора.
