заранее. – И в завершение Билл, или Боб, или Джон потряс спутанной гривой.
«Еще немного, и его волосы превратятся в дред-локс», – подумала Люба.
– А вот здесь находился семейный туалет; видите – две табуретки с крышками и дырками посредине. Хорошее устройство, не правда ли? Обещаю вам, что это оригинал. Может, книги, которые вы найдете в гостиной, Фрост и не читал, но вот здесь он точно бывал, пользовался этим устройством, и не раз!.. Хе-хе… По утрам Кэрол должен был выносить вот эти ведра из-под сидений и опустошать их. Это была его обязанность. Раз в неделю Фрост выдавал ему керосин, чтобы подпалить кучу, которая копилась за забором. А теперь посмотрите: сюда сносили собранные из-под несушек свежие яйца. – И Билл, или Боб, или Джон указал на чайную ложку с куриным яйцом, приделанную к весам. – А вот и столовая. Все годы, пока Роберт еще не сделал себе имя, семья была крайне ограничена в средствах. Несмотря на нехватку денег, супруги ели на английском фарфоре, а детей вывозили на праздники в Нью-Йорк, снимали номера в гостинице, чтобы устроить «настоящее Рождество». А вы знаете историю о том, как Роберту удалось получить заем под ферму, которая ему не принадлежала? Правда, потом он все же выплатил этот заем.
Люба уставилась на кресло. Показалось или на самом деле увидела зыбкий силуэт? Колебалась занавеска, кресло покачивалось – то ли от движения воздуха из радиатора, то ли неосторожные экскурсанты задевали его… Застыв на мгновение, ощущая его присутствие, она все же оглянулась, поискав глазами окружающих, стараясь избавиться от зовущего наваждения, потрясла головой, затем вновь стала слушать Билла, или Боба, или Джона, продолжавшего рассказывать о Фросте.
– В этом кресле он работал. Смастерил небольшую столешницу, чтобы класть на широкие деревянные подлокотники. Сидя в нем, он писал, а потом всегда возил его с собой, даже в Англию. Обратите внимание, так называемое «кресло Морриса» изготавливалось очень известной мебельной фирмой. Самое смешное, такие кресла изготавливаются именно в Англии; Роберт запросто мог купить его, не нужно было тащить через океан… Для гостиной была приобретена мебель – думали, что будут принимать гостей. Но к Фростам почти никто не приходил. Здесь, в Нью-Гемпшире, Роберт остался тем же отшельником, аутсайдером. Так его и называли – странный человек, что живет по ту сторону дороги, на ферме. Повсюду лежат книги – Лесли позаботилась о том, чтобы восстановить библиотеку. Многие книги – это дубликаты, но некоторые из них все же подписаны Фростом или принадлежали ему. Обратите внимание, Библии вы здесь не найдете, а ведь Элинор была дочерью священника.
– Да-да, я знаю, – вставляет Люба. – И готовилась стать женой священника, а стала женой поэта. В юности она сама писала стихи, и писала лучше, чем Роберт. Уничтожила их, выйдя за него замуж.
– Совершенно верно… А вот кувшин с тазиком для умывания. Это было обязанностью детей – опустошать его каждое утро. Речь идет о кувшине в спальне Фростов. За годы, прожитые в этом доме, поэт-фермер так и не позаботился, чтобы провести канализацию, подвести воду. Если в кувшине чистая вода, то в тазике вода уже грязная, которой умылись. И что с ней делать? Роберт разрешал детям выливать эту воду из окна родительской спальни на втором этаже. Однажды под окнами проходил какой-то местный житель. Когда сверху полилась вода, он решил, что маленькие проказники выливают ему на голову содержимое ночного горшка. Возмущенный, он стал звонить в дверь. На шум вышел сам Фрост. Целых пять минут отчитывал этот прохожий Роберта, обвиняя его в том, что он не умеет воспитывать своих детей. Тот вежливо его выслушал, дал ему выговориться, а затем пригласил в дом, усадил и предложил чашку кофе. Лишь когда возмущенный господин успокоился, Роберт попытался объяснить, что детям разрешено выливать воду из окна, что это мыльная вода, а не содержимое ночного горшка.
– В этом весь Фрост! – восклицает Джейк, который и сам променял Калифорнию (а точнее, буйный, пыльный и хвастливый Лос-Анджелес) на сдержанный, холодный, любезный Бостон. – Роберт остался сыном Калифорнии, вежливым и любезным. Подумайте, стал бы уроженец Новой Англии выслушивать какого-то прохожего? Может, послушал бы пару минут, чтобы узнать, что натворили его дети, чтобы затем разобраться с ними по-своему, за закрытыми дверьми. Вполне возможно, что через пару минут он бы закрыл дверь прямо перед носом обиженного прохожего. Или посоветовал ему заняться делом и не ходить под чужими окнами. Но это не был бы Фрост! Он так и остался чужаком в Нью-Гемпшире. Теперь же его считают самым нью-гемпширским поэтом, певцом Новой Англии. Он жил здесь как бы вне окружающего, всего лишь заглядывая внутрь или подглядывая со стороны. Если у его матери был заметный шотландский акцент, то Фросту удалось-таки освоить произношение жителей Нью-Гемпшира. Он уверял, что научился местному говору, подслушивая телефонные разговоры соседей. В их доме был общий телефон – один на всю деревню, может, на десять семей. Если раздавался телефонный звонок, Роберт поднимал трубку и слушал.
Люба задумалась. Вот он какой. Но тот, другой, поэт вовсе не похож на Роберта, которого знает она. Верно ли, что ее призрак не есть истинный Роберт Фрост? А может ли быть так, что от общения с ней он изменился? Поэзия – меняется ли поэзия от прочтения и восприятия? Времени? Может, Фрост там где-то витал, пока не встретил ее, Любу? Жаждущую душу – незавершенную, нуждающуюся в нем. Изменился ли под ее воздействием? Ну да, вечная женская мечта… Не разгадать… Тайну, загадку? Потому что слабая, не способна впустить в сердце пламя, пожирающее все, милые сердцу мелочи жизни. Пламя, что сжигает. Сжигая, очищает, освещает путь, разрешает загадки, толкает вперед… Порой дает ответы. Нет в ней тех сил, а есть лишь удивление. Страха нет. Есть приятие… Согласие на незавершенность, неразгаданность жизни.
На тайну, которую Любе не дано постичь.
7
Фрост – человек-актер. Говорил: «Вся моя поэзия – игра». Знакомые понятия: игра, игрок. Представление. По-русски – балаганчик. Ну что ж, нам
