– Люба, я же объясняю, Натт к тому времени уже умер. Но я узнал об этом, уже придя в издательство: его вдова мне об этом сообщила. Имя Натта я увидел на издании Уильяма Хенли. Того самого Уильяма Хенли, друга Роберта Льюиса Стивенсона. Одноногий Хенли стал прообразом Длинного Джона Сильвера, Долговязого Джона из «Острова сокровищ».
– Но как ты решился?
– Это был тринадцатый год. Мы поселились в Биконсфилде. Домик назывался «Бунгало». Там было не очень много места. Попросту тесно. И когда я разложил все свои стихи на полу – страницу за страницей, – показалось, что набралось достаточно для целого сборника.
– А кто тебе рассказал об издательстве Натта?
– Бывший полицейский, лондонский бобби, который вел колонку для
Все эти рассказы и воспоминания – плод творческого воображения. Либо продукт тщательной подтасовки. Все его забавные, зачастую фантастические рассказы, тем не менее, имеют подоплеку. К примеру, Эзра Паунд. К моменту знакомства с ним Фрост уже был наслышан о знаменитом поэте. При личной встрече его поразили жизненная энергия Паунда, его страсть, молодость, высокий рост – рыжая каланча, – атлетизм, эксцентричность. Фрост был не единственным литератором, которого Паунд «вывел в свет». В те годы ему было чуть меньше тридцати. В 1935, когда ему исполнилось пятьдесят, Эзра Паунд уже стал раздражительным спорщиком, не терпящим чужих мнений. Джойс посчитал его ненормальным. Но в год знакомства с Фростом он был еще молод, оригинален, полон интереса к жизни. Болезненно застенчивый, с кустистой рыжей бородой, в неизменном бархатном берете, он, тем не менее, имел темперамент испанского боевого быка,
Роберт, большой специалист по сочинению легенд и редактированию истории, в своих рассказах усадил Паунда в не подходящую ему по размеру ванну (она была ему слишком мала) и утверждал, что в таком именно виде увидел его впервые, когда пришел на 10-ю Черч-стрит!
7
Завернутая в какое-то немыслимое платье в разводах и огурцах – коричневое и оранжевое, белое, кремовое платье актрисы или куртизанки, – Джейн сидела в инвалидном кресле-коляске вся лучезарно-улыбающаяся, вся искрящаяся довольством на празднике жизни. Словно и не было у нее сломанной ноги, словно не падала она, вызвав панику Джейка и беспокойство Любы. Словно это игра такая.
«Я согласна на такую старость, – в который раз думает Люба. – Чтобы меня любили, заботились, чтобы не надо было беспокоиться о завтрашнем дне, ломать голову, чем платить за жилье, на что жить».
– О! Что за подарок! – радуется Джейк, прикрепляя огромный лиловый цветок, сшитый из мягкой, пушистой материи, к ручке кресла. В середине этой экзотической ромашки, высунув красный язычок, хитро подмигивал окружающим довольный жизнью смайлик.
Мимо шествовали принаряженные соседи.
– Смотрите, что она нам принесла вместо бутылки вина к обеду!
Все ахали. Жители «Приюта» подходили, трогали цветок, купленный Любой в последнюю секунду перед визитом в подарочном магазинчике госпиталя.
– Как ты, Джейн? – спрашивали ее соседи.
Она гордо демонстрировала ногу в толстом гипсе. Короткие, слегка корявые старческие ногти, пожелтевшие от йода, выглядывали из гипсового носка. Люба вспомнила одну из пациенток, которой переводила утром. Та лежала на высокой больничной кушетке, беспомощно поводя глазами. У нее тоже были больные ноги.
– Ноги меня мучают! Если б не ноги… И
Волосы у старушки были собраны на затылке в пучок, торчащий во все стороны пружинистыми, жесткими волосами-антеннами, словно стальная серебристая проволока; редкая растительность на подбородке, грязноватая кофта, резиновые чулки на отечных ногах. Она замучила Любу, не желая слышать то, что говорил ей один доктор, а затем второй, врач-стажер.
– Бедная Роза! – в сердцах воскликнула Люба, рассказывая о своем переводческом опыте Кире, что уже двадцать лет переводила в этом госпитале и знала всех, да и навидалась всякого. И тут же стала смеяться – от трагикомичности ситуации.
– Да, а раньше, – засмеялась в ответ Кира, – раньше у нее вдобавок было два длинных зуба. – И показала, опустив к подбородку два указательных пальца. – Как у шиншиллы какой-нибудь.
– Как у моей кошки, – уже корчась от смеха, прибавила Люба.
– Ну да, а потом она себя… облагородила.
– А доктор, доктор!.. – Люба схватилась за живот, сдерживая спазмы смеха.
В соседнем офисе тихо переговаривались переводчики с португальского.
– А что доктор? – Кира со знанием усмехнулась. – Доктор входит, неся кочан головы, у доктора должность, а у нас забота.
Какая старость хуже, какая лучше? Да и хочу ли я доживать до старости? Кто меня будет любить, кого я любить буду? Или мне уже безразлично будет, останется одно голое желание пожить подольше?.. Ну а если существует некая иная цель для этой жизни, неведомая нам?
8
