университета в следующий. Смерть ребенка, болезнь другого. Да, в жизни Джейка и Джейн – как в жизни Фроста – потери и смерть. Ссоры, примирения, романы, измены. Но впереди много еще не прожитых лет, разъезды по всему миру, летние ночи на барже, что скользит по медленно катящей свои воды Сене, отпуск на велосипедах – длинный маршрут вдоль Дуная; Коннектикут, Нью-Йорк, Орегон, годы долгой, мучительной войны во Вьетнаме, неожиданное наследство, полученное после смерти родителей Джейка. Разругавшись с родней (ах, как это в его духе!), он ни на какое наследство и не надеялся.
Помимо пепельниц с синими и красными гербами Люба найдет еще открытку 1961 года: подвал, освещенная стойка бара, фонари под потолком, деревянные колонны-стойки, поддерживающие низкий потолок, красные скатерти в белую клетку.
– Генрих IV – это Генрих Наваррский? Бурбон и гугенот?
–
– Это стоило мессы, Джейн? Что произошло?
– Что произошло? – улыбается Джейк. – Представляете, Луба, мое состояние: я знаю, что она собирается принимать решение. То есть она сообщает мне об этом…
– Решение? – Люба помнит эту историю по предыдущим рассказам, но тем не менее включается в игру.
– Она собралась дать ему окончательный ответ. Сообщить, поедет ли вместе с ним в Европу. Она была практически согласна! Он получил грант и предложил ей поехать вместе с ним в Италию на несколько месяцев, собирался там писать.
– А вы ревновали?
– Ну, как сказать… Волновался… да. Ревновал? Не уверен.
– Как это? Почему? – Люба всего лишь делает вывод из собственного опыта. Ее удивляет отсутствие эмоций, ревности, обиды…
– Well… У меня самого был роман, именно тогда…
– Роман? – Люба оживляется. Ей представляется целая история в лицах. – Со студенткой?
– Нет, тогда это была не студентка… Мне кажется, она преподавала?..
– И что?
– Я просто волновался. Моя жена собралась уезжать в Италию с другим мужчиной. Пусть не навсегда – она обещала вернуться, хотела просто пожить с ним вместе…
Любе не совсем понятны эти отношения – может быть, потому, что она по-своему предана мужу. Пусть не любит его, как хотелось бы. Изменяет ли она ему с Робертом? Даже если тот всего лишь призрак умершего поэта. Она откидывается на спинку стула, и спине неудобно; суп, который мгновение назад она поглощала с удовольствием, теперь ей кажется пресным. Люба опускает фарфоровую ложечку в наполовину опустевшую тарелку.
– Ну, хорошо. Что было дальше? Джейн, вы помните этот день? Какое на вас было платье? Где он вас встречал? Вы ехали на такси?
– Нет, она отправилась туда на электричке.
– Я не помню платье, – смеется Джейн.
– А потом?
– Он, собственно, должен был уехать в Италию почти на целый год и собирался там написать новый роман. Пригласил ее в качестве… ну, не жены, а компаньонки. На длительное время, – отвечает за жену Джейк.
– А дети?
– Дети? О! Я знала, что Джейк наймет какую-нибудь молоденькую, сексапильную француженку-
– И вы не поехали?
– А! Здесь-то и произошло самое важное. Он достал из пиджака эту самую записную книжку.
– Зачем?
– Он мечтал, обсуждал с ней их совместную жизнь, а она стала говорить ему о своих чувствах… Вот именно тогда он достал эту книжку! Чтобы записать следом за ней… ну то, что она говорила… Именно в этот момент она решила, что не поедет с ним. Видишь, мне повезло! – подмигивает Любе Джейк и смотрит на свою Джейн ласково, с усмешкой.
– Почему?
– Она не желала превращаться в одного из его персонажей. Хотела быть главным персонажем его жизни.
– Но вы ошиблись, Джейн! Если писатель что-нибудь записывает, значит, материал… простите… значит, его глубоко затронуло это, взволновало!
– Неважно, – пожимает Джейн плечами, – я не хотела этого.
– Самое интересное случилось после! Он становился все более известным, но к тому времени получил пока лишь свою первую Национальную премию.[45] Пулицеровскую[46] он получил уже позже. И вот, по прошествии года, выходит альманах О. Генри[47] – лучшие американские рассказы года. И там этот рассказ! О том, как они сидели в ресторане. Как
