2
С мужчинами отношения складывались тоже с трудом, ненадолго. Замуж вышла поздно, а до этого жила с мамой, думала, так всегда и будет. Ничем не выделяющаяся, пресная, не сулящая жгучих, страстно-опасных и потому особо привлекательных мужскому воображению ощущений, порядочная женщина. Суетилась, готовая постирать грязные мужские носки. Любила варить супы. На ней надо было либо жениться, либо расставаться как можно скорее, иначе она затягивала в омут добропорядочной, тоскливой женственности. Мужчины от нее бегали. И только один, разведенный, неухоженный и тоже порядочный Гриша, переспал с Любой, да так и остался в двухкомнатной квартире, где она проживала с мамой. Познакомились на работе. Сидели за соседними столами в огромном зале старого демидовского особняка на Мойке. Однажды Гриша забрел к ней в гости, на огонек, и задержался. Вместе родили сына, вместе собрались и уехали в Америку. Вместе пытались создавать материальное благополучие – для себя и для сына.
И вот теперь, неожиданно, нежданно появился у нее друг – прекрасный образ прекрасного Поэта. Мужчина-мечта, человек-призрак, чудесный, зыбкий спутник для заброшенной женской души.
С жадной детской надеждой бросилась собирать информацию. Из глубин Интернета неутомимо вылавливала, вытягивала небольшие крупицы знаний, вехи его личной биографии, сообщавшие о смертях и болезнях родных и близких, но мало что говорили о нем, ее личном Поэте. С другой стороны, пыталась увещевать себя Люба, какие же еще факты могут сообщить ей ту истинную сущность, ту правду, которую носит в себе Поэт?
3
Жизнь Фроста представлялась ей нескончаемой чередой потерь и трагедий. Странным образом ей удалось провести параллели между своим существованием и судьбой Роберта. Собственно, имя его ей уже не так нравилось – не так, как прежде, но теперь уж было поздно. Ведь сама себе выбрала воображаемого партнера. Не менять же ей ему еще и нареченное имя? Все же он поэтом был, а не котом.
– Роберт, почему вас так назвали?
– Мне дали имя «Роберт» в честь генерала Роберта Ли.
– В честь генерала? – В представлении Любы генералы должны носить пышные, величественные имена: Арчибальд, Вильгельм или, к примеру, Отто. «Роберт» – разве это генеральское имя? – Чем он знаменит? – наивно спросила она.
– Не знаете? – нахмурился Фрост. Трудно поверить, что эта начитанная, казалось бы, образованная женщина, прожив столько лет в стране, не была знакома с именем одного из самых известных генералов Юга.
– Почему же вас так назвали?
– Видите ли, мой отец был необычным человеком…
– Ведь он пил, да? Простите меня, Роберт. Он был алкоголиком?
Ответ Фроста показался ей странным:
– Отец сказал: не быть мне Ганимедом…
Часть четвертая
Глава первая
Дым сигары
1
Воображение женщины обладает удивительными свойствами: в жажде улучшить свою жизнь, приблизиться к заведомой цели, она готова убедить себя в том, что судьба обязана предоставить ей желаемое. В стремлении достигнуть своего она уже ощущает себя обладательницей тех благ, которые ей так необходимо заполучить. Сопротивление, неудачи вызывают чувство потери и собственной неполноценности. Вместо того чтобы проанализировать ситуацию, идти к цели планомерно, она обижается на судьбу.
Писательница L (Люба, Любовь, жаждущая любви, мало любимая Люба) сидела, пригорюнившись, за столиком небольшого кафе-бара, притулившегося к огромному магазину-складу, оптовому царству кожаных изделий. Запах кожи проникал в кафе, причудливо смешиваясь с бодрящими ароматами кофе. За стойкой стоял массивный черный парень с серьгой в ухе и с кольцом на верхней губе. Волосы его лежали на голове плотно, тщательно выпрямленные – возможно, выпрямленные химически, в салоне, – а затем коротко остриженные и выкрашенные в тот соломенно-желтый цвет, что образуется при осветлении очень темных, очень жестких волос, что до выпрямления росли натурально «кинки», закрученные в мелкую кучерявость.
В этой стекляшке все пространство за окнами занимали близкие горы. Дело происходило в описанном выше штате Нью-Гемпшир, в городе под названием Северный Конвей. Склонившись над чашкой, Люба искала в душе своей радости. Но не находила. Она могла бы радоваться временной свободе, природе, окружающим лесам, величественным горам, шопингу… Просто радоваться жизни. Но… не умела.
Не стоит обвинять ее в унынии. Меланхолия, или попросту печаль, не вина одного, отдельно взятого человека. Уныние, ставшее постоянным спутником Любы, имело свои плоды. Оно заставляло ее обращаться к перу – вернее, к своему подержанному компьютеру. Уныние служило для нее музой. Она научилась дорожить романтическим, печальным уединением, хандрой – музыкой дождя, вечерними своими настроениями – наедине с природой, книгой или за рулем верного, тоже устаревшего «шевроле». В настоящий момент, отдавшись внутренней протяжной мелодии тоски, Люба застыла, подняв печальные, прекрасные глаза от уже чуть пузырящегося, стынущего в пузатой чашке капучино. Рядом с ней сидел – восседал – Роберт Фрост. Он расположился в
