штормовках, с огромными рюкзаками в самом центре города…
Катание по заливчику возле парка Андрею понравилось. Он поймал ритм и греб синхронно с сидевшим впереди Юричем. Байдарка быстро резала стоячую воду.
Кружили, а казалось, путешествуют далеко-далеко. Вот дикий берег, заросший тальником, вон стена из гор – хребет Академика Обручева, вон утес, который с двух сторон грызут две реки, Бий-Хем и Каа-Хем, сливаясь в этом месте в одну – Улуг-Хем-Енисей. Вон гора Ленина, с которой правда убрали выложенное из белёных булыганов слово «Ленин», заменили на какие-то иероглифы, вот степь на том берегу, табунчик лошадей…
«Ну что, а теперь – спускаться, – сказал Юрич. – Не пешком же обратно ее тащить».
«Ага! Давайте!» – закивал Андрей, уверенный в своих силах.
Юрич направил байдарку к течению. И почти сразу ее затрясло, в бок ударила вода, надавил поток.
«Выравнивай… Отгребайся, – командовал Юрич, перекидывая весло с одного борта на другой. – Камень слева!»
Байдарка вильнула вправо, а слева действительно появился почти высовывающийся на поверхность валун. Наросшие нити водорослей стелились по течению, как волосы утонувшей русалки.
«К берегу давай. К берегу! А то на стрежень вынесет, утащит!»
Андрей отчаянно стал грести с правого борта. И тут же – новый крик Юрича:
«Да мягче, черт! Опрокинемся!»
Город пролетал рядом, но представлялся далеким, недоступным, навсегда потерянным. Шпиль Центра Азии, дома, тополя, набережная… Наверняка с набережной их махания веслами выглядели забавно, смешно. Но Андрею было страшно: и подумать не мог, что река так сильна и хищна. Вдруг возникал бурун и, как рука, хватал байдарку, тянул к себе; откуда-то рождалась волна, колотила в борт, словно осмысленно стараясь перевернуть, вытряхнуть людей, проглотить.
Конечно, с детства Андрей знал, что Енисей опасен, купаться можно только в заводях, затончиках. Часто люди тонули по совершенно непонятным причинам: плескается, фыркает и – раз! – исчезает. Кого-то находили потом много ниже по течению, а большинство пропадало бесследно. То и дело зимой по городу прокатывалась новость – опять кто-то провалился под лед, а это неминуемая смерть: вода сразу хватает и утягивает. Вроде мороз победил реку, сковал, завалил торосами; на самом же деле течение снизу слизывает лед, стирает, будто наждак стальную плиту, и вот ступаешь на такой стертый пятачок – и тебя нет. Булькнет черная вода, а через десять минут мороз затянет полынью новым слоем льда, будет его растить, река же, наоборот, слизывать, соскребать… Летом ослабевших пловцов утягивало под плоты.
И сейчас, глядя на мост, качающийся перед глазами впереди, Андрей понял, почему его строили так долго – Енисей мешал.
Каждую весну лед перед мостом взрывали. Не взорви, дай волю природе, и навалившиеся сверху течения ледяные горы опрокинут опоры-быки, разотрут железки, асфальт, бетон…
«Пристаём! Слышь!»
«Да!»
«Я выскочу, а ты весло в дно упри, чтоб не снесло».
«Понял!» – громко, будто Юрич был далеко или за грохотом водопада, крикнул Андрей.
Днище байдарки скребануло о камни; Юрич прыгнул в мелкую воду, Андрей ткнул веслом в дно с правой стороны, и лодка сразу всей своей тяжестью навалилась на древко. Еще секунда, и он бы наверняка не выдержал, или дюралевое древко согнулось бы, но Юрич одним рывком вытянул байдарку на две трети на сушу.
Когда минут через десять поднялись с неразобранной лодкой на дамбу, Андрей обернулся к Енисею, тот показался ему нестрашным и добрым. Весело подмигивал блестками всплесков и бурунчиков.
Юрич шел молча, как-то раздраженно впечатывая ноги в землю. Андрей, то и дело перехватывая сползающую с плеча байдарку, думал, что сейчас он скажет: «Бездарь ты, сопляк. Тебя к реке на километр нельзя подпускать. Да и в “Аржаане” такому делать нечего».
Дошли, поставили байдарку на козлы сушиться. Борис спросил с усмешкой:
«Ну как, благополучно?»
«Да неплохо, непло-охо, – вздохнул Юрич и закурил, сочно выпустил дым. – Андрюха молодец, быстро реагирует. В следующий раз на перекатах попробуем».
Андрей загордился, даже другой походкой – сам замечал – шагал домой. Вразвальцу, слегка сутулясь. Как бывалый, тёртый… Еще бы девушку под бок, положить ей отяжелевшую от физической работы руку на плечо…
Купил в круглосутке возле дома баклажку «Очаковского», двух сухих окуней. Долго, медленно пил на кухне перед открытым окном, за которым колыхал темной зеленью старый тополь, слушал когда-то любимый, а потом на несколько лет почти забытый «Депеш Мод».
На другой день было его дежурство в «Аржаане», и он все ждал, что сейчас прискочут студенты. Тем более и время поджимает уже – четверг. Наверняка завтра отправятся на вечерней «Заре»…
