облако ностальгии. – Библиотека там была одной из прекраснейших комнат, которые я когда-либо видел, не то что жил в них. Но нет. – Он покачал головой, чтобы отогнать своенравные волнующие образы. – Этим я больше не занимаюсь. Нет смысла.
Последовала неловкая пауза, но я не прерывал ее. Киран заказал кофе еще из авто, и теперь незаметный слуга принес поднос. Я снова оказался в декорациях комедий Лонсдейла[61]. Осознавал ли я, когда поступил на службу к Дэмиану, каким увижу современный мир? Стало ли для меня потрясением, что весь этот жизненный уклад, который, как уверенно заявляли нам в шестидесятые, категорически отмирает, вместо этого жив, и прекрасно себя чувствует, и даже больше не кажется необычным? Я считаю, что имею возможность вполне свободно передвигаться, и бoльшую часть жизни провел в достаточно завидных домах. Но теперь я начинал понимать, что сейчас уже не так, как раньше, когда находился один случайный человек, продолжающий жить в эдвардианском стиле, какой-нибудь уникальный миллионер, который изобрел электричество, и мы все должны быть ему признательны. Сегодня существует целый новый класс богатых людей, ведущих шикарную жизнь, и он столь же многочислен, как в Георгианскую эпоху. Единственное различие состоит в том, что сейчас эта жизнь проходит за закрытыми дверями, что лишь способствует извращенному о ней представлению, которое так любят средства массовой информации. В результате подавляющее большинство не подозревает о существовании новой, влиятельной группы людей, живущих подобным образом, но, в отличие от своих предшественников из прошлого века, принимающих на себя немалую ответственность за тех, кому повезло меньше. Эта новая порода людей не чувствует необходимости публично вести за собой общество – только из тени позади трона.
Я налил себе чашку кофе и сел в покрытое гобеленом кресло бержер, изготовленное, по моим прикидкам, в середине XVIII века. Пожалуй, можно было начинать.
– Ну, как поживает Джоанна? – спросил я, потому что на этом месте мы остановились.
Киран несколько секунд пристально на меня смотрел. Он и сам, видимо, понял, что именно за этим я здесь.
– Джоанна умерла, – ответил он.
– Что?!
– И умерла достаточно печально. Ее нашли в общественном туалете недалеко от Суиндона, а рядом валялся пустой шприц. Передозировка героина. Когда прибыла полиция, они заключили, что Джоанна пролежала в кабинке около пяти дней. Их встревожил запах. В подобном месте, как ты понимаешь, он должен быть достаточно сильным, чтобы его заметили.
И тут я понял, что Киран де Йонг – прoклятый человек. Этот отвратительный и трагический образ теперь с ним навсегда, образ женщины, которую он, скорее всего, любил гораздо больше, чем ему казалось вначале. Эта картина стояла за всеми его мыслями, в дюйме-двух, всегда, пока он не спал, а потом наверняка наведывалась и в сны. Я понимал, что он согласился со мной встретиться, потому что на самом деле говорить и думать ему хотелось только о Джоанне, а я был с ней знаком. Но когда мы встретились, Киран понял, что не может начать разговор без этого рассказа, и, вне зависимости от первоначальных планов, не мог говорить в шумном переполненном ресторане. Разделавшись с этой нелегкой задачей, он расслабился.
Порой приходится слышать рассказ или становиться свидетелем чего-то столь шокирующего, что мозг несколько мгновений не может переварить информацию. Помню, однажды в Южной Америке я попал в землетрясение, и, пока наблюдал, как подпрыгивают и скачут вокруг статуэтки и книги, мне потребовалась секунда или две, прежде чем мозг подсказал, что происходит. Сейчас случилось примерно то же. Джоанна Лэнгли, обворожительная, роскошная Джоанна была мертва, ушла из жизни так, как всеми забытые и потерянные, а не как любимцы богов.
– Боже… – На одно краткое мгновение мне показалось, что я расплачусь. Когда я покосился на Кирана, он, кажется, тоже был на грани, но потом взял себя в руки. Наконец он медленно кивнул, словно мое восклицание было целой фразой. Некоторые смерти обладают блаженным свойством приносить утешение выжившим. Это была не такая смерть. – Когда это произошло?
– В октябре восемьдесят пятого. Пятнадцатого числа. Мы расстались за пару лет до этого, как ты, наверное, знаешь, и некоторое время не разговаривали, разве что про Малькольма, потому что у нас с ней была… – Киран задумался. Что у них было? – Размолвка. Спор. – Он понемногу приходил в себя. – Противостояние. Но когда мы получили постановление суда – хоть какое-то разрешение ситуации! – я почувствовал, что мы можем продолжать общаться, ведь мы оба пережили этот момент. – Он безнадежно махнул рукой.
– Но оказалось, что нет.
– Очевидно, так.
– Чего касалась размолвка?
И снова на бумаге такой вопрос кажется бесцеремонным, но между нами за тот вечер, как сейчас говорят, установилась связь, по крайней мере мне так казалось, и, когда я задал его, не было ощущения, что я сую нос не в свои дела.
– У Джоанны было множество проблем. Ну, ты можешь сделать вывод по тому, как она умерла. – Киран провел рукой по своим достойным зависти волосам. – И я хотел остаться главным опекуном Малькольма. Не в том смысле, чтобы запретить ей видеться с сыном, нет.
Видно было, что вина за смерть первой жены бурлит в его венах так жарко, что и двадцать три года спустя он продолжает чувствовать себя виноватым.
– Я только считал, что ему будет лучше жить со мной, чем таскаться повсюду за матерью. К тому времени у меня уже было больше денег, чем у нее…
