«после нас хоть потоп». Через ворота их поместий постоянно выезжали пыхтящие грузовики, увозящие веками собиравшиеся сокровища, они направлялись в сторону лондонских аукционных домов, чтобы еще одну зиму у семьи было тепло и что-то приличное из одежды.
Но на Серене все эти трудности не сказывались. Она и остальные Грешэмы входили в число немногих избранных, очень немногих, и жили практически так же, как всегда. Возможно, там, где раньше стояло шесть лакеев, осталось только двое. Возможно, шеф-повару приходилось справляться в одиночку, не думаю также, чтобы Серена и ее сестры продолжали пользоваться услугами камеристки. Но в остальном с начала 1880-х годов мало что изменилось, если не считать длины юбки и разрешения обедать в ресторанах.
Отец Серены был девятым графом Клермонтом – милый, даже очаровательный титул. Когда я познакомился с самим графом, он тоже оказался милым и очаровательным человеком, никогда не повышающим голоса, потому что на него никогда не повышали голос, и, как и его дочь, очень легким в общении. Граф Клермонт, как и его дочь, пребывал в неком блаженном тумане, но если она напоминала мифологический персонаж, прелестную наяду, ускользающую от воздыхателя, его неприкаянность больше напоминала о мистере Пейстри[11]. Во всяком случае, он плохо воспринимал суровую реальность. Временами казалось, будто под защитой уютного фамильного титула в их роду развилось благодушное и безоговорочное приятие всего происходящего. И сейчас мне кажется, что им стоило позавидовать. В то время я считал, что любовь, состояние влюбленности дается им с трудом, ибо с ним связано слишком много беспорядка, который грозит отвратительными, неприятными последствиями, такими как несварение желудка и расстройство сна. Но ненависти и ссор среди них тоже не было.
Нельзя сказать, что такую жизнь трудно было терпеть. Посредством осмотрительных вложений и дальновидных браков, семья легко пережила бури XX века, обзаведясь крупными поместьями в Йоркшире, замком где-то в Ирландии, который я никогда не видел, и домом на Миле миллионеров – частной улице, идущей вдоль Кенсингтонского дворца и считавшейся весьма престижной. В наши дни эти просторные здания расхватали восточные правители и владельцы футбольных клубов, и это снова стали частные владения, но в те годы тамошние здания, одно за другим, превращались в посольства, пока там не осталось ни одной семьи. За исключением Клермонтов, конечно, которые занимали дом под номером тридцать семь, очаровательный каменный торт 1830-х годов, почти у самого Ноттинг-Хилла.
В довершение всего Серена была красавицей, с густыми каштановыми волосами, а кожа словно списана с картины прерафаэлитов. Черты ее лица подчеркивали уникальный дар излучать умиротворенность и подлинную грацию. Эти слова плохо вяжутся с образом девушки восемнадцати лет, но к Серене их можно было отнести в полной мере. Не помню, о чем именно мы говорили, ни на той вечеринке в Кембридже, ни на множестве других приемов и домашних вечеров, на которых мы встречались в следующие два годы. Наверное, об искусстве или, может быть, об истории. Сплетничать она не любила. Это свойство объяснялось не столько природной добротой, сколько отсутствием интереса к жизни других. Не говорили мы и о будущей профессии, хотя не Серену в этом надо винить. Если бы она вела разговоры о карьерных планах, то даже в конце 1960-х неприятно выделялась бы среди сверстников. При этом я никогда не скучал в ее обществе, и не в последнюю очередь потому, что уже тогда был в нее влюблен, задолго до того, как смог себе в этом признаться. Но фатальная безнадежность любви к такой звезде представлялась слишком очевидной тому скопищу страхов, коим являлось мое подсознание, я страшно пасовал перед заведомой неудачей. Как и любой на моем месте.
– Можно с вами поговорить? – произнес глубокий, приятный голос, как раз когда я приближался к соли анекдота, который рассказывал.
Мы оба подняли глаза и увидели, что к нам присоединился Дэмиан Бакстер. И нас это обрадовало, что сегодня мне представляется самым странным.
– Я здесь никого не знаю, – прибавил он с улыбкой, способной растопить Гренландию.
Мои впечатления от Дэмиана настолько перекрылись последующими событиями, что мне тяжело докопаться до своих ранних чувств, но, бесспорно, в ту пору он удивительно притягивал к себе в равной мере мужчин, женщин и детей. Помимо всего прочего, Дэмиан был красив здоровой красотой человека, много времени проводящего на открытом воздухе, красив просто удивительно: яркие, завораживающие синие глаза, длинные густые волосы, которые вились кудрями. Мы все тогда отпускали волосы. И еще он был подтянут, обладал хорошо развитыми мускулами, но не выглядел при этом горой мяса. Он просто излучал здоровье и ум, что, по моему опыту, было сочетанием необычным, и выглядел так, словно каждый день спал по десять часов и никогда в жизни не брал в рот спиртного. Хотя на поверку все было иначе.
– Теперь вы знаете нас, – ответила Серена и протянула ему руку.
Едва ли мне стоит говорить, что Дэмиан прекрасно знал, кто мы такие. Вернее, кто такая она. Выдал он себя позже в тот же вечер, когда мы втиснулись за столик в углу одного сомнительного и довольно обшарпанного ресторанчика недалеко от Магдален-стрит. Когда вечеринка выдохлась, мы прихватили с собой еще пару студентов, но без Серены. Было бы странно, если бы она с нами пошла. Она редко присоединялась к подобного рода спонтанным незатейливым развлечениям. Обычно у нее оказывалась веская, хотя и не уточнявшаяся причина уклониться от приглашения.
Официант принес непременные дымящиеся тарелки говядины по-бургундски с густым блестящим соусом – наше основное блюдо. Говорю это не ради критики заведения, а только чтобы показать, как и чем мы тогда питались, и неблагодарно было бы ворчать. Горы политого соусом тушеного мяса в терпком красном вине были для нас отрадой, если учесть, какой выбор предлагался за десять лет до того. Полемика о благотворности изменений в обществе за последние четыре десятилетия не прекращается, что неудивительно, но вряд ли найдутся люди, не радующиеся тому, как благотворно изменилась английская кухня, по крайней мере до тех пор, пока вместе со знаменитыми шеф-поварами нового века не явилась сырая рыба, а также традиция не
