роль. Я смотрел на них, иконы моей юности, уверенный, что они меня не увидят. Избегал ли я их потому, что при виде меня они вздрогнут и в ужасе вытаращат глаза? Или мне было невыносимо увидеть, что они не узнaют меня и я забыт окончательно? Наверное, я втайне страшился второго. Если бы кто-нибудь обмолвился, будто один из сотен участников пикника – их знакомый сорокалетней давности и за прошедшее время много, очень много раз о них думал, они бы лишь пожали плечами. Даже если бы я прошествовал перед ними собственной персоной.
Это удручающее подозрение усиливалось печальным, но бесспорным фактом: лорда Клермонта, которого я помнил, подменил какой-то другой человек. Красивый, корпулентный, сексуальный, любящий пофлиртовать гедонист с роскошной густой шевелюрой и еще более роскошной улыбкой куда-то исчез, а вместо него появился некто сухопарый и сгорбленный. Его нос, утративший массивность и поддержку пухлых щек, стал выступающим, крючковатым, как у герцога Веллингтона, с которым этот человек наверняка имел какое-то родство. Пухлые губы словно смахнула бритва. И волос почти не осталось. Не могу сказать, что он выглядел менее благородно. Вовсе нет. Этот персонаж был похож на человека, увлекающегося поэзией и философией, размышляющего над великими вопросами жизни. А в моих воспоминаниях лорд Клермонт знал лишь, как в последний момент раздобыть удобный столик и где найти превосходное «Шато д’Икем», но не более того. Он мельком глянул в мою сторону, но, конечно, не заметил, что было неудивительно: если в те далекие годы я его знал, то он меня нет. Почти. Едва ли он замечал стеснительного и невзрачного юношу, годного лишь на то, чтобы составить партию в бридж. Но все равно, глядя на эту словно сложенную из палок фигуру с внешностью барона Мюнхгаузена, я сожалел о том мужчине, каким он когда-то был, и не мог без боли в сердце глядеть на беспощадную работу прошедших лет.
Леди Клермонт изменилась меньше. Странно думать, но я впервые познакомился с ней, когда она была еще во цвете лет. Серена – ее старший ребенок. Леди Клермонт вышла замуж рано, так что вряд ли, когда мы встретились, ей было больше сорока двух – сорока трех. Юноши, повзрослев, с удивлением осознают, как молоды в их юности были старшие. Гордость, ум и уверенность леди Клермонт подчеркивались холодной красотой и приводили меня в смятение. Да, ее красота почти исчезла, хотя и не до конца. Но даже на расстоянии я видел, что утраченное графиня возместила другими качествами, отчасти ценнее прежних. Она глянула в нашу сторону, и на мгновение, забыв обо всем, что заставляло меня съеживаться и не попадаться графине на глаза, я захотел дать ей знать о своем присутствии, но мысль о том, что она проигнорирует мои движения, и о том, как это позабавит Таркина, заставила меня остаться на месте. Тут по громкой связи передали объявление, что концерт начинается. Графиня посмотрела на мужа, вполголоса что-то предложила – видимо, вернуться на свои места, – и вся вышедшая из дому группа, согласившись, поднялась по каменным ступеням к верхней террасе.
Концерт был скорее развлекательным, чем серьезным: попурри из Пуччини, Россини и Верди в исполнении военно-морского оркестра и немного Шопена, чтобы слушатели всплакнули. Последней, в качестве подготовки к антракту, исполнили «Застольную» из «Травиаты», ее неплохо спели довольно приличный тенор из какого-то северного театра и толстая сопрано из самой Италии, которая должна была, по идее, быть намного лучше его, но недотягивала. Удачный выбор репертуара, так как глотки наблюдающей за сценой толпы уже высохли, и под финальную, взмывшую ввысь ноту послышались звуки вылетающих пробок шампанского. Таркин, естественно, заготовил какой-то редкий напиток, «Кристалл» или как-то так, и инструктировал нас, как оценить его букет, когда нас прервал человек в стильной ливрее современного дворецкого: брюки в полоску и короткий черный пиджак. Безошибочно определив, что главный у нас Таркин, дворецкий наклонился к нему и что-то тихо проговорил на ухо. Удивление Таркина усилилось до остолбенения, и он указал на меня:
– Это он.
Слуга поспешил ко мне:
– Сэр, ее светлость интересуется, не желали бы вы и ваши друзья присоединиться к семье после концерта, посмотреть фейерверк с террасы.
Не скрою, от его слов у меня внутри теплом разлилось удовлетворение, как у любого, кто узнал, что отношения, которые он считал односторонними, оказались взаимными. Меня простили или, во всяком случае, не забыли. Я повернулся к остальным.
– Леди Клермонт приглашает нас, когда закончится музыка, подняться в дом и смотреть фейерверк оттуда.
Это неожиданное развитие событий было встречено гробовым молчанием.
Первой пришла в себя Дженнифер.
– Как это любезно! Мы с удовольствием примем приглашение. Пожалуйста, поблагодарите ее светлость!
Дворецкий слегка поклонился, не всем телом, а лишь легким кивком, и указал на лестницу:
– Поднимайтесь, пожалуйста, по этой лестнице наверх… – Он остановился и снова посмотрел на меня. – Вы ведь, конечно, знаете дорогу, сэр.
– Да.
– Они будут в гобеленовой гостиной.
– Благодарю вас.
Дворецкий поспешил вернуться к своим привычным обязанностям. Установилась тишина. Три человека молча уставились на меня.
– «Вы ведь знаете дорогу, сэр?» – Единственный раз Таркин забыл о своем правиле никогда не удивляться.
– Я часто бывал здесь в молодости.
Таркин замолчал. К этому моменту я уже достаточно хорошо изучил его и понимал, что он размышляет о случившемся, пытаясь понять, как вернуть себе власть над ситуацией. И пока что решение к нему не приходило.
– Почему ты не сказал? – вполне резонно спросила Дженнифер.
