если бы многие не поддались самому опасному из современных веяний среди родившихся в богатых семьях: желанию доказать себе и всем, что их деньги есть отражение их собственных мозгов и таланта. Преимущество этого убеждения в том, что оно избавляет от необходимости испытывать благодарность к предкам и уважать преуспевающего приятеля, который пробился к успеху своими силами и теперь может заявить свое моральное превосходство над теми, чье завидное положение обязано заслугам других людей. Недостаток этой позиции в том, что она неверна. Не желая принимать эту данность, по всей стране богатые, но недалекие аристократы, следуя наущениям консультантов, лишенных ума и чести, беззаботно ввязывались в проекты, сути которых не понимали, и делали финансовые вложения, не приносившие дохода, до тех пор, пока собственное невежество не приводило их к краху. Могу назвать человек двадцать своих знакомых, чье состояние насчитывало бы на несколько миллионов больше, чем сейчас, если бы они остались в спальне и не спускались вниз. И еще несколько тех, кто начал, имея все, а закончил ни с чем. Женщины, которые, как правило, прагматичнее и испытывают меньше потребности гордиться своими деловыми качествами, проявили себя более здравомыслящими людьми. Леди Клермонт наверняка не разрешила своему обожаемому супругу встать у руля – или хотя бы рядом, – когда возник вопрос об управлении наследством семейства Грешэм.
– Зря мама это сказала. Надеюсь, не она заставила тебя приехать? – (При звуках этого голоса я всегда терялся.) – Если ты и вправду был хоть чуть-чуть в меня влюблен, мне это невероятно льстит.
То, что Серена оказалась здесь, было для меня радостью, но то, что она услышала слова своей матери, – кошмаром. В этих смешанных чувствах я обернулся и увидел ее. Она смотрела на меня через дверь из передней комнаты.
– В те времена я надеялся, что никто не догадывается.
– Первое время я тоже не догадывалась.
– До Португалии.
– Раньше. Но это не важно. – Неудивительно, что она не хотела вспоминать. – Конечно, мама мне потом сказала: она догадалась, еще когда ты остался здесь в первый раз, но матери в таких делах всегда проницательнее.
– Твоя, по крайней мере. – (Мы оба улыбнулись.) – Очень любезно с ее стороны, что она не заговорила об Эшториле. Поняла, что я после этого никого из них не видел.
– Так-таки и не видел?
– Может быть, случайно, где-то в зале, на летнем приеме в аукционном доме «Кристис», например, но с того вечера по-настоящему ни с кем не говорил.
– Это было уже так давно, – пожала плечами Серена.
Я смотрел и удивлялся ей. Как уже говорилось, за эти годы мы с ней изредка сталкивались, так что нельзя сказать, что наши встречи разделяла пропасть в четыре десятилетия, но облик Серены всегда меня восхищал. Прежде всего, складывалось ощущение, что за каждые наши десять лет она старилась на один год. Можно сказать, она практически не изменилась. Несколько новых морщинок в уголках глаз, легкие складки у рта, чуть посветлевшие волосы – не более того.
– Вы все сюда приехали на выходные? – спросил я.
– Большинство. Мама велела всем быть как штык. На тот случай, если все сорвется и нам надо будет спасать праздник. Но в этом году организаторы поработали намного лучше, чем в прошлом.
– Мэри с тобой? И Руперт?
– Мэри – да. В последний раз я видела ее в зале. А бедняжка Руперт в Вашингтоне. Уже три года его туда направляют.
– В Вашингтон? Это почетно!
– Почетно и скучно. Мы очень хотим, чтобы его послали куда-нибудь в Париж или Дублин, туда, откуда он сможет ездить домой на выходные.
– А Пенистон? Ты привезла его с собой?
У Серены было двое детей. Старшая, Мэри, которую я впервые после многих лет должен был сейчас увидеть, вышла замуж за первого секретаря посольства в Вашингтоне Руперта Уинтура и скоро рассчитывала стать супругой посла. Ребенком Мэри была во всех отношениях непримечательна и страшно походила внешностью на своего отца, так что, когда я впервые услышал о ее браке, признaюсь, у меня возникли однозначные подозрения касательно мотивов мужа. Его отец, сэр Уинтур, не помню имени, был предпринимателем, а мать раньше работала косметологом, так что старшая дочь графа выглядела подозрительно удачным для него выбором. Но когда я познакомился с Рупертом лично, то понял, что был к нему несправедлив. Он оказался человеком незаурядным. Второй ребенок Серены, такой необходимый наследник, Пенистон, был чуть моложе сестры. Я иногда видел его у них дома на Лансдаун- Кресент, как раз когда наша дружба с Сереной сходила на нет.
– Пенистон здесь, но он приехал сам. Он ведь женат и у него самого дети. Я уже трижды бабушка.
– Не верю!
Серена мило улыбнулась, привычная к комплиментам:
– Хелена приехала с Уильямом и мальчиками. Тебе надо с ними поздороваться. И с Энтони. Не знаю, где сейчас Венеция. Мама говорит, в Нью-Йорке, но на прошлой неделе я получила открытку из Сингапура. Ты же знаешь Венецию. – Серена завела глаза к потолку и вежливо засмеялась.
