— Решать тебе. Но на твоем месте я не стал бы врываться к «зеленым», ни в коем случае не стал бы.
— Там Мэри-Энн.
— Конечно. Я знаю. И все равно я бы постучал очень-супер-экстра вежливо.
Даже по ночному холодку лицо Фосси блестело от пота. Он выглядел больным. Глаза у него налились кровью, кожа была бледная, с серым отливом. Минут пять Крыс прождал с ним, наблюдая за бараком, потом похлопал паренька по плечу и оставил его одного.
После полуночи Крыс с Эдди Даймондом вышли его проведать. Ночь выдалась холодная, туман наползал с гор, и где-то в темноте играла музыка. Не громко, но и не тихо. Это был хаотичный, почти немузыкальный звук, без ритма или мелодии, как звуки природы. Синтезатор или, может, электрический орган. На заднем плане едва слышный женский голос то ли пел, то ли говорил нараспев, но слова были на чужом, незнакомом языке.
Фосси они нашли на корточках у калитки заграждения перед пятачком спецназа. Понурив голову, он раскачивался под музыку, лицо у него было мокрое и блестящее. Когда Эдди наклонился к нему, парень поднял глаза — расфокусированные и полные пепла.
— Слышите это? — прошептал он. — Слышите? Это Мэри-Энн.
Эдди Даймонд взял его за руку.
— Пойдем отсюда. Чье-то радио, вот и все. Шевелись.
— Нет, это Мэри-Энн. Просто послушайте.
— Конечно, но…
— Послушайте!
Марк Фосси выдернул руку, вывернулся и привалился к столбику заграждения. Он замер с закрытыми глазами. Музыка — вернее, какой-то шум — доносилась из барака спецназа. Там было темно, если не считать маленького светящегося окошка, которое было приоткрыто, и на стеклах играли отблески ярко-красного и желтого, точно само стекло горело. Пение как будто стало громче. А еще напряженней и выше по тону.
Фосси оттолкнулся от столбика. С мгновение он постоял, качаясь, потом двинулся в сторону барака спецназа.
— Тот голос, — сказал он. — Мэри-Энн.
Крыс сделал шаг вперед, чтобы взять его за плечо, но Фосси уже был около барака. Перед входом он споткнулся, но удержал равновесие. Затем он заколотил по двери обеими руками. Послышался краткий визгливый звук, точно кошка взвыла, дверь распахнулась, и на миг Фосси застыл, раскинув руки, на пороге, как в раме картины, а после скользнул внутрь. Минуту спустя Крыс и Эдди тихонько последовали за ним. Сразу за дверью они нашли Фосси: он стоял на одном колене, пригнувшись к полу. И не шевелился.
В дальнем конце комнаты, на полу под открытым окном горело с десяток свечей. В помещении как будто бы перекатывались эхом звуки из недр джунглей: туземная музыка, бамбуковые флейты, барабаны и цимбалы. «Но сначала в тебя ударял, — говорил Крыс, — запах». Два запаха. На поверхности аромат благовоний, как в каком-нибудь буддийском храме, а под пряным дымом крылась более глубинная, более мощная вонь. «Это невозможно описать», — вздыхал Крыс. Вонь ошарашивала. Она была густая и сильная, как в зверином логове, вонь от опаленных волос, крови, экскрементов и гниющей плоти. Запах смерти. Но и это было еще не все. На шесте в задней части барака торчала разлагающаяся голова крупной черной пантеры, с потолочных балок свисали полосы какой-то желто-коричневой шкуры. И кости на полу. Груды костей, всевозможных костей. По одну сторону стоял прислоненный к стене плакат с надписью, выведенной аккуратными черными буквами: «СОБЕРИ СОБСТВЕННОГО ВЬЕТКОНГОВЦА. БЕСПЛАТНЫЙ НАБОР ЗАПЧАСТЕЙ». «Вся картинка доходила до тебя не сразу, — сказал Крыс, — она просто в мозгу не укладывалась». Несколько смутных фигур валялись в гамаках или на койках, ни одна не приподнялась и не заговорила. Фоновая музыка шла из магнитофона, стоявшего возле круга свечей, но высокий голос принадлежал Мэри-Энн.
Марк Фосси начал было вставать на ноги, но остановился.
— Мэри-Энн? — позвал он.
И тогда она тихонько выступила из тени. В первую секунду она казалась все той же хорошенькой юной девушкой, которая приехала несколько недель назад. Она была босиком. На ней был ее розовый свитер в обтяжку, белая блузка и простая хлопчатобумажная юбка.
Мэри-Энн долго смотрела сверху вниз на Фосси почти пустым взглядом, и в свете свечей ее лицо выглядело сосредоточенным и безмятежным — лицо человека, который пребывает в мире с самим собой. По словам Крыса, понадобилось несколько секунд, чтобы оценить всю перемену. Отчасти это были глаза: они теперь были совершенно непроницаемые и бесстрастные. В ее взоре более не было ни тени эмоций, ни намека на личность за ними. «Но самым гротескным, — добавил он, — были ее украшения». На шее у девушки покачивалось ожерелье из человеческих языков. Продолговатые и узкие, как кусочки почерневшей кожи, языки были нанизаны на медную проволоку, один находил на другой, кончики заворачивались кверху, точно пойманные на последнем визгливом слоге.
Всего секунду Мэри-Энн презрительно смотрела на Марка Фосси.
— Без толку разговаривать, — произнесла она. — Знаю, что ты думаешь, но это не… это неплохо.
— Плохо? — пробормотал Фосси.
— Нет.
