– Да, думаю, что будет.
– Тогда нам придется купить один экземпляр, верно, Роджер? Мы поставим его на кофейном столике, и, когда у нас будут гости, я скажу: «О, знаете? Это книга нашей Джесс!»
– Я куплю вам пару экземпляров, мама.
– Скажи мне, сколько они стоят, я и заплачу тебе.
Джессика кивнула.
– Я собирался позвонить тебе, Джесс, у меня есть кое-что для Мэтта. – Отец проскользнул мимо нее и поднялся по лестнице.
Когда он вышел из комнаты, Корал подошла ближе к дочери и заговорщицким тоном прошептала: «Он хочет, чтобы Мэтт взял их. Он много об этом думал».
Она отступила назад, когда ее муж, вернувшись в комнату, поставил на стол старую зеленую коробку из-под обуви. Сняв крышку, он аккуратно отвернул материю, и на свет показались два покрытых блестящей золотой краской пластмассовых трофея. Это были две колонны из искусственного мрамора, стоящие на деревянных постаментах. На верхушке одной стоял футболист, занесший ногу для удара. На табличке, закрепленной на основании, было написано: «15-му игроку 2000 г.». Вторая была такой же, но с другой надписью: «Золотая бутса – Лучшему игроку 2000 г.».
– Ой, папа! – Джессика погладила пальцами драгоценные призы.
– Спорим, Дэнни хотел бы, чтобы они оказались у Мэтта, даже если он болельщик «Куинз Парк Рейнджерс». – Он робко улыбнулся.
– Не знаю, что сказать. – Джессика, ошеломленная его жестом, говорила правду. – Он будет дорожить ими, папа, я уверена в этом.
Роджер, которому сдавило горло, кивнул.
Она засомневалась, уместно ли будет сообщить им новость сейчас, когда комната наполнена воспоминаниями о Дэнни.
– Я в туалет. – Пригнувшись и войдя в маленькую уборную под лестницей, она посмотрела на угловую полочку, сплошь заставленную детскими фотографиями ее самой и брата.
Одна, особенно притягивавшая ее взгляд, вызвала у нее улыбку. Ей тогда было лет пять, и она дулась, сидя на ступеньке в балетной пачке, уперев подбородок в кулаки и поставив локти на колени. Была еще одна, на которой она задувала свечи на торте, который был в два раза больше ее. Ей было шесть лет, она ничего не помнила о том времени, когда ей исполнилось семь. Взяв в руки фотографию, она внимательно рассматривала каждую деталь, посмеиваясь над своими кудрявыми волосами, стянутыми широким бархатным ободком, и над не укрывшимися от зоркого ока капельками дождя, падающими на сливочный крем. Было трудно задувать свечи без единого переднего зуба. Прищурившись, она внимательно разглядывала на фотографии мальчиков и девочек, стоявших рядом с ней, ее одноклассников по начальной школе. Единственным именем, которое она могла ясно вспомнить, было имя Полли.
Джессика посмотрела на маму, которая держала в руках испеченный ею торт, слегка наклонив его. На фотографии она была молодой женщиной с чуть склоненной набок головой, молодой женщиной с мягкими, ниспадающими волосами, она выглядела счастливой, довольной собой, не имея никакого представления о том страдании, которое ожидает ее в будущем. Теперь она была опустошенной, разбитой и ссутулившейся от горя. На снимке она была одета в ярко-синюю майку, на ее запястье болтались розовые браслеты. Джессика почувствовала, что ее охватывает паника. Она будет мамой, мамой, которой придется печь торты, устраивать праздники на дни рождения, писать благодарственные письма и выключать свет, предварительно убедившись, что под кроватью не прячутся чудовища. Джессика устояла под волной ответственности, чуть было не захлестнувшей ее. Пожалуйста, дай мне силы. Помоги мне все понять.
Прижав фотографию к груди, Джессика вышла в коридор. Родители сидели тихо, пристально и как будто с сожалением глядя на коробку из-под обуви.
– Мне нужно вернуться к Мэтту, я сказала ему, что не задержусь. – В руках она держала фотографию, которую потом положила на стол.
– О, конечно, любимая, но ты не выпила чай! – сконфузилась Корал, беспокоясь о том, что она чем-то обидела дочь.
– Я правда на хочу чая, мама. – Она глубоко вздохнула. – Мэттью будет очень тронут твоим подарком, папа. Спасибо тебе. Я думаю, Дэнни это понравилось бы, верно? Иногда я представляю, как они болтают между собой, но это сложно, потому что Дэнни остается в моей памяти мальчишкой. Он никогда не повзрослеет, правда? Не могу представить, как он в свои двадцать лет пьет пиво вместе с Мэттом, поэтому я воображаю, что он по-прежнему юный, и Мэтт разговаривает с ним, как с мальчишкой. – Она сглотнула, понимая, что бормочет что-то невнятное, ее одолевали эмоции. – Вам больше всего не хватает его, когда наступает какой-то важный момент, разве не так? И сегодня – важный момент, потому что я беременна. – Мама, широко раскрыв рот, прикрыла его ладонью. – И, конечно, отец ребенка – Мэттью, а не Хуан, мой воображаемый любовник-испанец. Ох, а еще я сделала татуировку на ягодице, и Полли тоже. – Произнеся эти слова, она разрыдалась.
Я не поняла, что это был очередной день, когда меня навещали мои родители. Они приходили раз в месяц, и время между их визитами текло все быстрее и быстрее. Слишком быстро, на мой вкус. То, что я говорю, ужасно, но это правда. Я чувствую себя виноватой, когда люди мне сочувствуют, что их нередко удивляет. Я не заслуживаю сочувствия и решительно не хочу его. Они говорят, что все на самом деле случилось не по моей вине, что я больна, но я не могу согласиться с этим. Попытка примириться с этим только отяжеляет мою вину.
