права, когда говорила, что нужно составить план, и она должна сделать это как можно скорее.
Сев на кровати и расправив плечи, она улыбнулась, ее лицо сияло, словно ей в голову пришла необыкновенная идея. Полли была права, сказав о том, что ей нужен план, и он понадобится скорее, чем она думает.
Что я
Я постоянно думала о том, чтобы поспать, потому что чувствовала усталость. Не совсем усталость, это не было обычной сонливостью, которую чувствуешь в конце дня, когда потягиваешься, зеваешь и стремишься лечь в кровать, надеясь, что будильник не зазвенит слишком рано. Нет, это была глубинная усталость, означавшая, что я с трудом могла соображать. Слова и мысли путались в моей голове, связываясь в случайные конструкции, которые затормаживали меня, когда я пыталась привести мысли в порядок. Я пристально смотрела на знакомых мне людей, желая вспомнить их имена прежде, чем оба мы окажемся в затруднительном положении. Из моих глаз текли слезы, но на самом деле мне не хотелось плакать – никакого прерывистого дыхания, никаких всхлипываний, ничего подобного. Казалось, что плачет моя душа. Словно моя печаль была неотделима от моего изнеможения. Я не узнавала себя, что само по себе жутко. У меня были запавшие глаза наподобие широко раскрытых карманов, а фиолетовые мешки под глазами в форме полумесяца выделялись на фоне бледных выступающих скул.
В то утро в супермаркете я лениво разговаривала с одной девушкой, или, скорее, это она разговаривала со мной. «Я выжата как лимон, я так устала…» – сказала она, разглядывая мои макароны и упаковку туалетной бумаги из четырех рулонов. Я громко расхохоталась, это был нелепый, презрительный смех. Мне хотелось заглянуть ей в лицо и процедить сквозь зубы: «Ты не устала! Ты не имеешь никакого представления о том, что на самом деле означает усталость! Ты думаешь, что устаешь оттого, что поздно возвращаешься домой и работаешь целый день? Подожди, просто подожди…» Но я, разумеется, не сделала этого, потому что она ни в чем не виновата. Она не понимает. Никто не понимает до тех пор, пока не ощутит этого на себе, но тогда будет слишком поздно.
Сначала, возвращаясь из магазина, я шла чуть пружинистым шагом. Было приятно оказаться на свежем воздухе. А потом я подумала о том, что сейчас вернусь домой, и пришла от этого в уныние. Завернув за угол, я заплакала. Бывало, что мне становилось легче, когда я громко плакала, потому часто мне казалось, что я плачу, а на самом деле я просто смотрела перед собой широко раскрытыми глазами и плакала про себя. Это было тяжелее всего на свете. Меня раздражали мои волосы, они были сальными и неряшливыми и, свисая длинными прядями, терлись о кожу, и я думала, что было бы намного легче, если бы у меня вообще не было волос.
25
Стянув с головы ленту, Джессика почувствовала, как пряди сальных волос прилипают к лицу, что вызвало у нее невероятное раздражение. Открыв дверь ключом, она бросила покупки на кухонный стол и заглянула к Лилли, которая сидела у телевизора в точности там, где она оставила ее.
– Я уже вернулась. – Шмыгнув носом, она скупо улыбнулась девочке.
Поднявшись по лестнице, Джессика остановилась у раковины в ванной комнате. Расставив ноги, она начала наклонять голову вперед до тех пор, пока ее густые кудри шоколадного цвета не свесились с головы, как занавес, едва не касаясь пола ванной. Собрав левой рукой пряди на макушке в конский хвост, она выпрямилась и улыбнулась. Она была немного похожа на джинна с пышным пучком волос на голове. Взяв ножницы в правую руку, Джессика начала стричь волосы. Звук лезвий, врезающихся в ее волосы, доставлял ей большое удовольствие, он гипнотизировал ее. Когда она остригла все волосы вокруг хвоста и они остались у нее в руке, тряхнув головой, она посмотрела в зеркало. Получилось на удивление ровно. Бросив кучу остриженных волос на пол, она стала стричь правую сторону и стригла до тех пор, пока уши не остались открытыми. Прическа оказалась до смешного кривобокой, и поэтому, повернув голову направо, она остригла левую сторону, подровняв волосы. Затем она подстригла длинные пряди, свисавшие с макушки, и еще немного подровняла сзади. Когда она закончила, оказалось, что волосы местами подстрижены коротко, а местами вовсе выстрижены.
Дотронувшись рукой до своего отражения в зеркале, Джессика пристально посмотрела на себя. Она не узнавала лица, смотревшего на нее оттуда, это было как нельзя кстати.
Взяв ножницы, она размахнулась и вонзила их острием в зеркало. Верхняя часть зеркала разбилась на длинные осколки, которые с грохотом упали на пол. Теперь ее лицо отражалось в разрозненных обломках, все еще остававшихся на стене.
– Семь лет… – прошептала она.
Войдя в спальню, Джессика взяла телефонную трубку.
– Мама… – Она говорила быстро, невнятно, бессвязно. – Я просто хотела сообщить тебе о том, что я наконец сделала! Это раздражало меня, так намного лучше. Я знаю, ты будешь рада, баба с возу, кобыле легче.
– Что сделала? – то, с какой откровенностью говорила ее дочь, взволновало Корал, она не могла понять, о чем та ведет речь.
