Дедуля не смог выйти на крыльцо. У него был еще один микроинсульт, шепотом сообщила мама, ему трудно стоять или ходить, поэтому теперь он в основном сидит в кресле с высокой спинкой в гостиной. («Мы просто не хотели тебя расстраивать».) Когда я вошла в комнату, дедуля, на котором по случаю праздника была рубашка с пуловером, встретил меня перекошенной улыбкой. Он приветственно поднял трясущуюся руку, я обняла его, невольно отметив, что за время моего отсутствия он как будто уменьшился в размерах.
Впрочем, здесь все уменьшилось в размерах. Родительский дом, с обоями двадцатилетней давности и предметами декоративного искусства, выбранными отнюдь не из эстетических соображений, а скорее потому, что их подарил какой-нибудь милый человек или они удачно прикрывали дырки в стене; с потертым комплектом из продавленного дивана и двух кресел; с крошечной обеденной зоной, где стулья сразу упирались в стену, стоило их отодвинуть, а люстра висела так низко, что папа буквально задевал ее головой. И я поймала себя на том, что невольно сравниваю эти далеко не роскошные апартаменты с нью-йоркской квартирой, с ее лакированными полами, огромными лепными потолками и гламурным шиком Манхэттена за окном.
Честно говоря, я надеялась, что стены родного дома подействуют успокаивающе, но эффект получился совершенно противоположным: у меня словно выбили почву из-под ног, и я внезапно поняла, что теперь я везде лишняя.
Легкий ужин состоял из ростбифа, картофеля, йоркширского пудинга и бисквитов – одним словом, из всего того, что мама успела, по ее словам, собрать на скорую руку в преддверии завтрашнего праздничного ужина. Индюшку папа спрятал в сарай, поскольку в холодильник она не влезала, и теперь каждые полчаса ходил проверять, не стащил ли ее соседский кот Гудини. Мама специально для нас подготовила краткий обзор различных напастей, обрушившихся на наших соседей.
– Ну конечно, это было еще до опоясывающего лишая у Эндрю. Он показал свой живот – меня чуть не стошнило. И я сказала Димпне, что ей нужно до самых родов держать ноги кверху. Нет, я серьезно, ее варикозные вены напоминают автомобильный атлас Чилтерн-Хилс. Кстати, я говорила, что отец миссис Кемп умер? В свое время он напрасно отсидел четыре года за вооруженное ограбление, так как в результате по образцам волос удалось выяснить, что это сделал парень из почтового отделения, – тараторила мама.
Но когда она ушла мыть посуду, папа наклонился ко мне и спросил:
– Ты заметила, как она нервничает?
– Нервничает?! И с чего вдруг?
– Из-за тебя. Из-за твоих успехов. У нее даже возникли некоторые опасения, что ты не захочешь к нам приезжать. Типа проведешь Рождество со своим парнем и укатишь обратно в Нью-Йорк.
– И откуда такая бредовая идея?
Папа пожал плечами:
– Ну, я не знаю. Она считает, ты теперь, возможно, нас переросла. Я сказал ей, чтобы перестала глупить. Дорогая, только не пойми превратно. Она чертовски гордится тобой! Она распечатывает все твои фото, вставляет их в альбом, а потом напрягает всем этим соседей. Честно говоря, она и меня порядком напрягает, а ведь я тебе не чужой человек. – Папа с широкой ухмылкой стиснул мою руку.
И мне вдруг стало стыдно. Ведь я действительно собиралась провести Рождество у Сэма, как обычно скинув на маму все предрождественские хлопоты и заботы о семье.
Оставив Трину и Тома с дедушкой, я отнесла оставшиеся грязные тарелки на кухню, и некоторое время мы с мамой мыли посуду в приятной тишине. К сожалению, маму хватило очень ненадолго.
– У тебя и правда усталый вид, дорогая. Сказывается разница во времени, да?
– Есть немного.
– Ладно, возвращайся за стол. Я отлично сама управлюсь.
– Нет, мама, – через силу улыбнулась я. – Ведь я уже тысячу лет тебя не видела. Почему бы тебе не рассказать, как вы тут без меня живете? Как там твои вечерние курсы? И что говорит доктор о здоровье дедушки?
Вечер шел своим чередом, в углу уютно бормотал телевизор, температура в комнате медленно, но верно повышалась, и мы все, уже практически в полукоматозном состоянии, бережно держались за животы, словно на последних месяцах беременности, впрочем, как всегда после маминых так называемых легких ужинов. Когда я подумала, что завтра предстоит повторение пройденного, мой желудок протестующе заурчал. Затем, оставив дедулю дремать в кресле, мы отправились на полночную мессу. Я сидела в церкви в окружении знакомых мне с детства людей, они улыбались мне, дружески пихая в бок, а я пела хоралы, которые помнила, или просто шевелила губами, если забыла слова, и старалась не думать о том, где сейчас Сэм, как делала это примерно 118 раз на дню. Время от времени я ловила едва заметную ободряющую улыбку Трины и улыбалась в ответ, словно желая сказать: «У меня все отлично, все хорошо», хотя у меня все было плохо, ну и вообще ничего хорошего не было. А когда мы вернулись домой, я поспешила уединиться в своей каморке. Конечно, дома и стены помогали, да эмоциональное перенапряжение последних трех дней не могло не сказаться, но впервые после возвращения в Англию я спала как убитая.
