Я слышала сквозь сон, как Том разбудил Трину в пять часов, слышала звук шлепков, а еще папины истошные вопли: сейчас еще только чертова полночь, и если Том не ляжет обратно в кровать, то он, папа, скажет чертову Санта-Клаусу, чтобы пришел и забрал свои чертовы подарки! В следующий раз я проснулась, когда мама, поставив на мой прикроватный столик кружку чая, сообщила, что если я наконец оденусь, то можно будет начать открывать подарки. Сейчас уже четверть двенадцатого.
Я взяла со столика маленькие часики, прищурилась, недоверчиво потрясла их.
– Тебе необходимо было выспаться. – Мама погладила меня по голове и ушла проверить, как там мои родственники.
Буквально через двадцать минут я спустилась вниз. На мне был купленный в «Мейсис» потешный свитер с оленем со светящимся носом, который, как я знала, наверняка понравится Тому. Мои родственники, уже полностью одетые, сидели за завтраком. Я поцеловала их всех по очереди, пожелала счастливого Рождества, включила, а потом выключила светящийся олений нос, раздала привезенные подарки, старясь не думать о мужчине, которому предназначались кашемировый джемпер и невероятно мягкая фланелевая клетчатая рубашка, валявшиеся теперь без дела на дне моего чемодана.
«Сегодня я не стану о нем думать, – твердо сказала я себе. – И не позволю унынию испортить бесценные часы, проведенные с семьей».
Родственники встретили мои подарки с энтузиазмом, особую ценность им придавало то, что они прибыли из Нью-Йорка, хотя точно такие же вещи наверняка можно было без проблем купить через интернет-магазин «Аргос».
– Прямо из Нью-Йорка! – восхищенно ахала мама при виде каждой мелочи, замолчав лишь, когда Трина выразительно закатила глаза, а Том начал ее передразнивать.
Естественно, в глазах Тома самым ценным подарком оказался самый дешевый: пластиковый снежный шар, купленный в сувенирном киоске на Таймс- сквер, который уже до конца недели наверняка упокоится с миром в нижнем ящике комода Тома.
Я в свою очередь получила:
носки от дедули (с девяностопроцентной вероятностью их купила мама);
набор мыла от папы (то же);
серебряную рамочку с уже вставленной фотографией нашей семьи (мама: «Чтобы ты могла всегда и везде брать ее с собой», папа: «А на хрена ей это нужно? Она уехала в свой чертов Нью-Йорк, чтобы быть подальше от всех нас!»);
машинку для удаления волос из ноздрей от Трины («И нечего на меня так смотреть. Ты уже приближаешься к критическому возрасту»);
рисунок рождественской елки со стишком от Тома. После допроса с пристрастием оказалось, что это не собственноручное творение Тома («Наша учительница говорит, что мы все равно не можем правильно приклеить елочные украшения, поэтому она все сделала сама, а мы просто написали свои имена»).
А еще я получила подарок от Лили, который она закинула к нам домой накануне их отъезда с миссис Трейнор на горнолыжный курорт («Лу, Лили хорошо выглядит. Хотя, судя по тому, что я слышала, она совсем загоняла миссис Трейнор»). Лили подарила мне винтажное кольцо – огромный зеленый камень в серебряной оправе, – идеально севшее на мизинец. Я послала ей похожие на наручники серебряные сережки, которые, как заверила меня продавщица из ультрамодного магазина в Сохо, были именно тем, что нужно для девочки-подростка. Особенно для тех, кто имеет определенную склонность делать пирсинг в самых неожиданных местах.
Я поблагодарила родственников и даже дождалась кивка от дедушки. В общем, я улыбалась, искренне надеясь, что произвожу впечатление человека, вполне довольного жизнью. Однако мама оказалась не так проста.
– Милая, у тебя все в порядке? Ты какая-то унылая. – Мама поливала картофель гусиным жиром, повисшим в воздухе горячим туманом. – Вот посмотри, какая хрустящая вкусная корочка получается!
– У меня все отлично.
– Может, дело все-таки в джетлаге? Ронни – он живет через три дома от нашего – сказал, что когда он вернулся из Флориды, то целых три недели натыкался на стены.
– Скорее всего, так оно и есть.
– Поверить не могу, что у меня есть дочь, страдающая от джетлага. Знаешь, в нашем клубе мне все жутко завидуют.
Я удивленно вскинула голову:
– Ты снова ходишь в клуб?
После того как Уилл решился на эвтаназию, члены клуба, в котором родители состояли много лет, дружно подвергли их остракизму, возложив на меня субститутивную ответственность[10] за то, что ему удалось реализовать свой план. И из-за этого я тоже чувствовала себя виноватой.
– Ну, эта стерва Марджори, распускавшая о нас сплетни, переехала в Сайренсестер. А потом Стюарт из гаража сказал папе, чтобы тот как-нибудь пришел сыграть в бильярд. Как само собой разумеющееся. И все вышло замечательно. – Она пожала плечами. – И вообще, это было пару лет назад. А у людей короткая память.
