– А что, если я сделала не все, что могла? Может, нужно было свозить его в больницу на дополнительное обследование? Возможно, они могли бы уменьшить риск очередного инсульта. – Ее руки нервно крутили носовой платок.
– Но ты все сделала. Ты миллион раз возила его по врачам.
– А ты помнишь тот случай, когда он съел две пачки шоколадного печенья? Может, именно это его и доконало? По последним данным, в наше время сахар – это орудие дьявола. Конечно, мне следовало убрать печенье на верхнюю полку. Чтобы он не добрался до этой отравы!
– Мама, дедуля же не был ребенком!
– Нужно было заставлять его есть салат и зелень. Но тебе даже не представить, как это было трудно! Невозможно кормить с ложечки взрослого человека. Господи Иисусе, только без обид! Я хочу сказать, с Уиллом это было совсем другое дело…
Я накрыла ее руку своей, мамино лицо плаксиво сморщилось.
– Мама, никто не любил его так, как ты. И никто не смог бы ухаживать за ним лучше тебя.
По правде говоря, мамины душевные муки выводили меня из равновесия. Ведь я сама была в ее положении, причем не так уж давно. Мамина скорбь пугала, словно заразное заболевание. И я старалась держаться от мамы подальше, пытаясь найти какое-нибудь занятие, чтобы ее горе не захлестнуло меня с головой.
В тот вечер, пока родители сидели над полученными от адвоката бумагами, я прошла в дедушкину комнату. Там все было так, как при его жизни: кровать аккуратно застелена, на стуле – номер «Рейсинг пост», два забега на следующий день обведены синей шариковой ручкой.
Присев на краешек кровати, я провела указательным пальцем по вафельному стеганому покрывалу. На прикроватном столике стояла фотография бабушки, сделанная в 1950-х годах, волосы уложены буклями, улыбка открытая и доверчивая. У меня сохранились лишь смутные воспоминания о бабушке, а вот дедушка был неизменной составляющей моего детства: сперва – как хозяин маленького домика в конце нашей улицы (по субботам мы с Триной постоянно бегали к нему за конфетами), а последние пятнадцать лет – как постоянный обитатель нашего дома; его ласковая неуверенная улыбка будто пунктиром проходила через весь мой день, так же как и его присутствие в гостиной с газетой и кружкой чая.
Я вспомнила истории, которые мы с Триной любили слушать в детстве, о его службе на военно-морском флоте (хотя, быть может, рассказы о необитаемых островах, об обезьянах и кокосовых пальмах не совсем соответствовали действительности). Вспомнила, как он жарил на закопченной сковородке сладкие гренки – единственное блюдо, которое дедушка умел готовить, вспомнила и о том, как он в свое время умел смешить бабушку буквально до слез. А потом вспомнила последние годы его жизни, когда смотрела на него практически как на предмет обстановки. Я не писала ему. Я не звонила ему. Я просто считала, что он всегда будет здесь так долго, как мне захочется. Обижался ли он на меня? И хотелось ли ему со мной поговорить?
Я даже не сказала ему «до свидания».
На память пришли слова Агнес о том, что, оказавшись вдали от родного дома, ты словно пытаешься одновременно усидеть на двух стульях, а твое сердце разрывается на две половинки. Я положила руку на стеганое покрывало. И наконец-то смогла заплакать.
В день похорон я, сойдя вниз, застала маму за лихорадочными приготовлениями к приему гостей, хотя, насколько мне было известно, приходить к нам домой после похорон никто вроде бы не собирался. Папа сидел за столом, глядя на происходящее отсутствующим взором, что в последние дни стало характерно для него во время разговора с мамой.
– Джози, тебе не нужно искать работу. Тебе не нужно ничего делать.
– Ну, должна же я как-то теперь убивать время. – Мама сняла жакет и, аккуратно повесив его на спинку стула, опустилась на колени, чтобы вытереть несуществующее грязное пятнышко под буфетом.
Папа беззвучно пододвинул ко мне тарелку и нож.
– Лу, дорогая, я просто пытаюсь объяснить твоей маме, что ей нет абсолютно никакой нужды с ходу заниматься поисками работы. А она говорит, что прямо после службы в церкви собирается отправиться в центр занятости.
– Мама, ты много лет ухаживала за дедушкой. Теперь ты должна отдохнуть и просто получить удовольствие от свободного времени.
– Нет. Мне будет гораздо лучше, если я займусь делом.
– У нас скоро не останется буфетов, если она продолжит скрести их с такой же интенсивностью, – пробормотал папа. – Садись. Я тебя очень прошу. Тебе нужно хоть немного поесть.
– Мне не хочется.
– Ради всего святого, женщина! Или ты хочешь, чтобы у меня случился удар?! – воскликнул папа и, похоже, сам испугался. – Прости. Прости. Я совсем не это имел в виду…
– Мама… – Я подошла к ней, так как она явно меня не слышала, и положила руки ей на плечи, после чего она на секунду застыла. – Мама…
Поднявшись на ноги, мама рассеянно посмотрела в окно.
– И какой теперь от меня прок? – с горечью спросила она.
