Глава 13
Проснулась я с ощущением тошноты, но дело было отнюдь не в пиве. Потребовалось меньше десяти секунд, чтобы смутное ощущение тошноты просочилось через синапс, став связующей нитью с воспоминанием о том, что я сделала накануне вечером. Я медленно открыла лэптоп и потерла кулаками глаза, обнаружив, что да, я действительно отправила по электронной почте письмо, а вот он нет, не ответил. Даже когда я четырнадцать раз нажала на «обновить».
Какое-то время я лежала в позе эмбриона, стараясь унять сосущее чувство под ложечкой. После чего я уже начала было подумывать о том, чтобы позвонить ему и непринужденно сказать:
Впервые за все время моей работы у Гупников уик-энд представлялся мне нескончаемым путешествием по унылой местности.
Поэтому я сделала то, что делает любая девушка, когда она далеко от дома и ей немного грустно: съела половину упаковки шоколадного печенья и позвонила маме.
– Лу, это ты? Погоди, я как раз стираю дедушкины штаны. Сейчас выключу горячую воду. – (Я услышала мамины шаги по кухне, бормотание радио где-то на заднем фоне, сразу же стихшее, и моментально перенеслась в наш маленький дом на Ренфру-роуд.) – Алло? Я вернулась! У тебя все в порядке?
Мама явно запыхалась. Я представила себе, как она развязывает передник. Она всегда снимала передник во время важных звонков.
– Все замечательно! У меня просто раньше не было ни минуты свободной нормально поговорить, вот я и решила тебе позвонить.
– А это не безумно дорого? Мне казалось, ты предпочитаешь общаться по электронной почте. Тебе потом точно не придет один из этих жутких счетов на тысячу фунтов? Я смотрела передачу по телевизору о людях, имевших неосторожность говорить по телефону на каникулах. После возвращения они были вынуждены продать дом, чтобы расплатиться.
– Я проверила тарифы. Мама, так приятно слышать твой голос!
Мамины восторги по поводу моего звонка заставили меня слегка устыдиться, что я не звонила ей раньше. А мама уже вовсю тараторила. Она рассказала, как собиралась записаться на вечерние курсы поэзии, когда дедушке стало лучше, и о поселившихся в конце улицы сирийских беженцах, которым она давала уроки английского.
– Конечно, в основном я вообще не понимаю, что они говорят, но мы рисуем картинки. Прикинь? И Зейнах – это мать – всегда готовит мне что-нибудь вкусненькое, чтобы сказать спасибо. Ты не поверишь, какие чудеса она творит со слоеным тестом. Правда, они ужасно милые, вся их небольшая толпа.
Мама сообщила, что новый доктор велел папе сбросить вес; что дедушка совсем оглох и телевизор теперь орет так, что можно описаться от испуга; что Димпна, живущая от них через два дома, ждет ребенка и теперь постоянно блюет. Я сидела в кровати, слушала и чувствовала странное умиротворение оттого, что где-то в мире еще есть нормальная жизнь, которая идет своим чередом.
– Ты разговаривала с сестрой?
– Уже пару дней нет. А в чем дело?
Мама понизила голос, словно Трина была сейчас не за сорок миль от дома, а с мамой в одной комнате:
– У нее есть мужчина.
– Ну да, я знаю.
– Ты знаешь? А какой он из себя? Она ничего нам не рассказывает. Они ходят развлекаться два-три раза в неделю. Она улыбается и что-то бормочет всякий раз, как я завожу о нем речь. Это очень
– Странно?
– Что твоя сестра так часто улыбается. Я нервничаю. Одним словом, это очень мило и все такое, но она сама на себя не похожа. Лу, я ночевала в Лондоне, чтобы посидеть с Томом и отпустить ее погулять. Вернувшись, она вдруг
– Ух ты!
– Я знаю. Почти попадая в ноты. Я рассказала папе, а он обвинил меня в том, что я совсем не романтичная. Не романтичная! А я ответила, что только очень романтичная женщина может продолжать верить в институт брака, если ей приходится на протяжении тридцати лет стирать его подштанники.
– Мама!
– Боже мой! Совсем забыла. Но ты ведь еще пока не завтракала. Ну да ладно. Если будешь с ней говорить, постарайся выудить побольше информации. Кстати, как там твой дружок?
