Всё та же я

замечая расставленной ловушки, пока в один прекрасный день неожиданно не поймет, что нуждается в ней, как в свое время нуждался во мне. Возможно, в пабе после тяжелого рабочего дня он почувствует в своей ладони ее нежные пальцы и она прислонится к его широкому плечу. Возможно, их сблизит некий общий выброс адреналина в ходе смертельно опасной нештатной ситуации и они неожиданно для себя поцелуются и…

Я закрыла глаза.

– Так, когда ты приезжаешь?

– В рождественский сочельник.

– Отлично. Лу, я постараюсь поменять некоторые дежурства. Хотя в какие-то дни мне придется выйти. Ты же знаешь мою работу. У нас не бывает выходных. – Он вздохнул и после короткой паузы продолжил: – Послушай, мне вот какая мысль пришла в голову. Может, вам с Кэти стоит познакомиться? Увидишь, она нормальная. И вовсе не стремится стать для меня чем-то бoльшим, чем просто хороший друг.

Хрена с два, не стремится!

– Чудненько! Звучит заманчиво.

– Думаю, она тебе понравится.

– Ну, раз ты так думаешь, тогда непременно понравится.

Примерно так, как мне может понравиться подхватить вирус Эбола. Или грызть себе локти. Или есть тот сыр с живыми личинками мух.

Сэм продолжил разговор уже с явным облегчением:

– Ужасно хочу тебя увидеть. Ты ведь приедешь на неделю, да?

Я опустила голову, чтобы чуть-чуть заглушить голос:

– Сэм, а Кэти действительно собирается со мной познакомиться? Вы с ней это уже обсуждали?

– Ага. – Не дождавшись моей реплики, Сэм поспешно добавил: – Я хочу сказать, естественно, без… Одним словом, мы не говорили о наших с тобой делах, и вообще. Но она догадывается, что нам сейчас нелегко.

– Понимаю. – У меня окаменело лицо.

– Она считает тебя крутой. На самом деле я объяснил, что она не совсем правильно все поняла. – (Я рассмеялась. Пожалуй, даже худший актер в мире сделал бы это куда убедительнее.) – Ты увидишь, когда вы встретитесь. Жду не дождусь.

Когда он отключился, я подняла голову и поймала взгляд Гарри в зеркале заднего вида. Наши глаза встретились, он отвернулся.

Поскольку я жила в крупнейшей мировой метрополии, то начала понимать, что знакомый мне мир был очень маленьким и ограничивался исключительно потребностями семьи Гупник, удовлетворением которых я занималась с шести утра и порой до позднего вечера. Моя жизнь полностью сплелась с их. Совсем как в свое время с Уиллом, я чутко реагировала на смену настроений Агнес и по практически неуловимым признакам научилась определять, была она подавлена, сердита или просто голодна. Теперь я знала точные даты месячных Агнес, которые отмечала в своем персональном календаре, чтобы морально подготовиться к повышенному эмоциональному фону и чрезмерно экспрессивной игре на фортепиано. Я знала, как быть невидимой во время семейных конфликтов или, наоборот, вездесущей. Я стала тенью, причем настолько, что иногда чувствовала себя почти бестелесной, существующей исключительно в качестве приложения к кому-то другому.

Моя жизнь в семье Гупник скукожилась, сделавшись призрачной и эфемерной, ограниченной редкими телефонными звонками (если позволяло расписание Гупников) или спорадическими имейлами. За две недели я так и не собралась позвонить сестре и даже расплакалась, получив от мамы написанное от руки письмо с фотографиями ее и Тома на театральном утреннике, вложенными в конверт «просто на случай, если ты забыла, как мы выглядим».

Одним словом, все это меня порядком достало. И поэтому для равновесия я, несмотря на усталость, каждую неделю ездила с Ашоком и Миной в библиотеку, а когда у них заболели дети, даже сподобилась на самостоятельную вылазку. Я научилась теплее одеваться и сделала собственный плакат «Знание – сила!», тем самым отдав дань памяти Уилла. Из библиотеки я возвращалась на метро, заезжая в Ист-Виллидж, чтобы выпить кофе в «Магазине винтажной одежды» и посмотреть новые поступления товара, закупленного Лидией с сестрой.

Мистер Гупник больше не возвращался к теме библиотеки. И я с легким разочарованием поняла, что здесь благотворительность означает нечто совсем иное. Мало просто давать, нужно это делать так, чтобы видели другие. Больницы носили имена своих спонсоров, написанные шестифутовыми буквами над центральным входом. Балы назывались в честь тех, кто их субсидировал. Даже на заднем окне автобусов красовался список имен. Мистер и миссис Гупник слыли щедрыми филантропами, поскольку демонстрировали эту самую щедрость во время светских мероприятий. А что с этой точки зрения могла дать им заштатная библиотека в депрессивном районе?! Ровным счетом ничего.

Ашок с Миной, с ужасом узнав, что у меня нет никаких планов на День благодарения, пригласили меня на обед к себе домой в Вашингтон-Хайтс.

– Вы не можете провести День благодарения в одиночестве! – заявил Ашок, и я решила не говорить ему, как мало людей в Англии вообще что-либо