Солнце сильно припекало через стекло.
Голова совершенно не соображала.
Наконец он додумался взглянуть на часы: было 14:05.
Мысли появлялись с трудом, лениво и сонно переваливаясь, неповоротливые и тупые, невнятные и расплывчатые.
Он выпил еще воды, допил остывший чай. Есть не хотелось. За окном пробегали мимо деревья, леса, поля, луга, маленькие деревеньки, пастбища. В синем безоблачном небе висело солнце.
Господи, я же совершенно ничего не соображаю, подумалось ему, что же со мной такое, черт возьми, что со мной было, почему я такой, что мне снилось, почему все это снилось.
Ощущения его были вполне реальными — и вкус холодной воды, и сладость остывшего чая, и гладкая поверхность стола, и капли пота на ладони после того, как он провел ей по лбу.
Открылась дверь купе, и из коридора заглянул проводник. Гельмут вспомнил его: загорелый, в темно-синем кителе, с черными волосами, выбивающимися из-под фуражки.
— О, вы уже проснулись, — сказал проводник. — Я хотел напомнить, что мы подъезжаем к станции Калинова Яма, и вы просили разбудить.
— Да-да, спасибо, — Гельмут разлепил пересохшие губы и понял, что ему трудно шевелить языком.
— Чай? Кофе? Воды?
— Спасибо, ничего не надо.
Проводник улыбнулся и закрыл за собой дверь.
Поезд начинал медленно снижать скорость: Гельмут заметил, что за окном появляется все больше покосившихся деревянных домиков, над которыми высились линии электропередач.
Способность размышлять потихоньку возвращалась, в голове прояснялось, туман перед глазами рассеивался.
Гельмут вспоминал.
Связной. В голубой рубашке и серой кепке. Пароль — про пирожки с мясом.
Да, все правильно.
Передать шифровку — задание под угрозой. Не садиться на поезд. Бежать в Белоруссию, оттуда в Германию.
Он ощупал свои руки и плечи, запустил пальцы в волосы, прикусил губу. Ощущения казались реальными. Хрустнул пальцами, повел правым плечом.
Когда поезд остановился, Гельмут увидел, что станция снова выглядит иначе. Это было длинное деревянное здание с остроконечной крышей, с выбеленными досками, резными наличниками на окнах и аккуратной надписью над входом, черным по желтой табличке — «КАЛИНОВА ЯМА. 1931».
У входа лениво прогуливался милиционер в белой гимнастерке, чуть поодаль стоял мужчина в бежевом пиджаке и с папиросой в зубах. А еще чуть дальше, ближе к концу поезда — тощий, несуразно высокий юноша в голубой рубашке и серой кепке. Он нервно курил и растерянно вертел головой по сторонам. У ног его лежал массивный чемодан из светло-коричневой кожи.
Ага, подумал Гельмут.
Накинул на плечи пиджак, быстрым шагом вышел из купе и направился к выходу.
На улице было не так жарко, как казалось: с запада дул легкий прохладный ветерок, на горизонте скапливались светло-серые облака, переходящие в свинцовые тучи. Кроме милиционера, мужчины в пиджаке и юноши в голубой рубашке на платформе больше никого не было.
Гельмут достал портсигар — папирос было семь — закурил одну и пошел в сторону юноши. Тот заметил его издалека и занервничал еще сильнее.
— Прошу прощения, — спросил Гельмут, не дойдя до него десяти шагов. — Вы не знаете, где здесь можно купить пирожков с мясом?
У юноши заблестели глаза. Гельмут разглядел его лицо — на вид ему было не больше двадцати лет. Тонкий нос, острые скулы, хулиганские карие глаза, из-под кепки выбивались каштановые волосы.
— Сам не могу найти, — сбивчиво ответил он. — Зато тут продается отличный квас.
— Очень хорошо, — сказал Гельмут. — Покажете?
— Да-да, конечно, — связной, кажется, был растерян и не совсем понимал, что ему делать.
— Тогда отойдем подальше, — предложил Гельмут.
— Да, да.
Они прошли чуть дальше по краю платформы — так, чтобы милиционер точно не услышал их разговор.
Гельмут говорил быстро и четко, глядя прямо в глаза и не меняя приветливого выражения лица.
— А теперь слушайте внимательно. Все пошло не по плану. Дело под угрозой. Мне надо сообщить об этом начальству. На поезд я не вернусь. Понимаете?
Связной резко закивал головой.
