движениями вывел:
ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
Кестер арестован. Мои люди в Москве тоже. Я под угрозой. Дальнейшее выполнение задания не представляется возможным. Возвращаюсь.
Связной быстро прочел бумажку, шевеля губами.
— Понял вас, — сказал он и повернул выключатель передатчика.
Ничего не произошло.
Связной нахмурился.
— Что-то не так? — спросил Гельмут.
— Нет-нет, все в порядке, это не проблема. Сейчас подумаю…
— Думайте.
Гельмут достал еще одну папиросу — их оставалось четыре — и снова закурил. Встал, подошел к окну, обернулся на связного — тот сосредоточенно копался в передатчике.
Не хватало еще, чтобы подвела техника, думал он. Впрочем, это не помешает мне вернуться обратно, но подкинет ненужных проблем по возвращении. А проблемы мне совсем не нужны. Они, конечно, будут рады, что я вернусь живым, но предупредить надо. Особенно если чекисты вдруг задумают как-то использовать Кестера. Да, черт, точно, как я об этом не подумал. Кестер слаб и напуган, он согласится на все что угодно — если уже не согласился. Шифровка нужна?
— Ну как там? — спросил он у связного, продолжая смотреть в окно.
— Сейчас, сейчас. — у него дрожал голос.
Черт.
Гельмут стиснул зубы от злости, сжал в пальцах папиросу.
— Простите, пожалуйста, я знаю, что делать в таких ситуациях, но очень нервничаю, — сбивчиво проговорил связной.
— Так, ладно, — Гельмут повернулся к нему. — Вы курите?
Связной кивнул.
Гельмут достал еще одну папиросу — их теперь было три — и угостил ею связного. Тот взял папиросу дрожащей рукой, Гельмут чиркнул ему спичкой. Связной закурил.
— Спешить нам некуда, — продолжил Гельмут. — Давайте покурим и успокоимся. Вам не стоит здесь ничего бояться.
— Да, вы правы.
— Когда мы шли сюда, вы говорили, что работа на разведку была вашим желанием. Почему вы так захотели?
Связной жадно затянулся папиросой, выпустил дым, глаза его вдруг снова заблестели.
— Комиссары раскулачили моего отца. Он сидит в лагерях.
— Это печально.
Связной быстро закивал, губы его задергались.
— Я хочу смерти кровопийце Сталину и его банде, — продолжил он, перейдя на шепот. — Я хочу, чтобы сюда поскорее пришли немцы.
— Придут, — усмехнулся Гельмут.
— Скоро?
— Очень.
— И освободят нас от большевиков?
— Освободят.
Гельмут вдруг почувствовал какое-то странное брезгливое презрение к этому юноше.
— Понимаете, — продолжал связной. — Я не могу здесь жить. Здесь все отвратительно. Коммунисты испоганили здесь все, что только можно. Они изнасиловали нашу страну, понимаете? Весь наш народ, весь вот этот народ, все вот эти вот… Послушные, тупые, никчемные. Слушаются их, говорят — да, товарищ, конечно, товарищ. Готовы лизать жопу кому угодно. Если их положат на войне, я не буду горевать. Да если и сам погибну, плевать. Пусть здесь будет порядок. Тут не исправить уже ничего.
— Но у вас же есть тут друзья? Знакомые? Близкие люди, родственники?
— Есть. — смутился связной. — А война точно будет?
— Точно.
