— А Германия оценит мою помощь?
— Оценит.
Нет, подумал он про себя, не оценит.
Тяжелые серые облака, подступавшие с запада, окончательно заволокли небо за окном. Солнце исчезло. В комнате стало чуть темнее. Гельмут снова выглянул во двор и увидел, что на скамейке возле играющих детей сидит человек в бежевом плаще: он читал газету и время от времени поглядывал по сторонам. У ног его дремала собака.
Кажется, этого человека в бежевом плаще он видел, когда выходил курить из поезда.
Стоп. Или это было во сне?
— Так вот, я просто хотел сказать, что очень рад сотрудничать, — продолжил связной. — Вы не представляете, как рад. Я вношу свою лепту в разгром этой сталинской бесовщины.
Во сне или не во сне? Откуда этот человек в плаще?
— Да, да, — ответил Гельмут. — А теперь, пожалуйста, побыстрее займитесь шифровкой.
— Конечно, — связной затушил окурок о край банки и вернулся к передатчику. — Сейчас, сейчас.
Гельмуту не нравился нездоровый блеск его глаз. Ему не нравилось, что он говорил. Так говорят либо идиоты, либо.
Гельмут достал из портсигара предпоследнюю папиросу, закурил.
Мужчина в бежевом плаще повернул голову в сторону окна.
Да нет же, нет, показалось. Он просто читает газету и, может быть, кого-то ждет.
Во сне или не во сне?
Небо становилось темнее, облака — тяжелее.
Гельмут вдруг почувствовал легкую дрожь в пальцах.
— Сейчас, сейчас… — говорил связной.
— Быстрее, — холодно сказал Гельмут.
А может быть, он специально тянет время?
Тянет время до прихода людей в васильковых фуражках.
Волна жгучего холода прошла по его спине.
— Да что вы там возитесь? — Гельмут ударил кулаком по подоконнику и резко выдохнул табачный дым.
— Не надо меня подгонять, пожалуйста, — связной тоже чуть повысил голос в ответ. — Радиотехника — сложная вещь.
— Включите уже этот чертов передатчик.
— Сейчас, сейчас.
Гельмуту казалось, что связной попросту беспорядочно перебирает рычажки, ручки и переключатели.
Он снова отвернулся в сторону окна. Детей в песочнице уже не было. Мужчина в бежевом плаще снова посмотрел на гостиницу.
В коридоре послышались шаги. И снова стихли.
Это просто постояльцы.
Господи, да что же такое, почему он так долго возится. Он тянет время. Он тянет время. Тянет время. Люди в васильковых фуражках. Майор Орловский.
Что-то страшное, черное, злое вместе с обжигающим холодом нарастало внутри, распирало, мешало дышать, заставляло пальцы дрожать.
Он оглянулся на связного: тот стоял, склонившись над передатчиком, и его лицо в тени казалось абсолютно черным.
Гельмут на несколько секунд перестал дышать.
Нет, показалось. Просто лицо.
Связной усмехнулся.
Нет, черт, тоже показалось. Просто скривил губы.
Не отрывая глаз от лица связного, Гельмут пошарил сзади по подоконнику, нащупал рукоять финского ножа, крепко сжал в руке. Отошел от окна — так, чтобы связной не видел ножа за спиной.
Что-то тяжелое и горячее бурлило внутри, разгоняло стук сердца, и оно колотилось, как колеса поезда, когда он засыпал, уезжая из Москвы.
— Сейчас. Сейчас, — бубнил связной себе под нос.
Он еще ниже склонился к передатчику, и лицо его в тени стало еще чернее — и он прищурил один глаз.
В коридоре снова послышались шаги. И снова исчезли.
Гельмут бросил взгляд на окно — скамейка была пуста.
У связного было черное лицо с одним глазом.
