с темными, почти черными гранатами, помогла застегнуть платье, которое качалось и вздымалось при каждом шаге, словно еще помнило полет.
— Ты начистил ботинки? — спросила мама Эриха, но ответа не дождалась — пора было выходить. Эрих запряг Ронью в телегу, и они тронулись. Правил он сам. Небо закрывали стальные облака, оштукатуренные стены ратуши расплывались в белесом тумане, и казалось, будто часовая башня висит в воздухе.
На ступенях ратуши какая-то женщина пыталась успокоить плачущего младенца, дав ему пососать свой палец вместо груди, — воспитательная мера, ведь нельзя же кормить ребенка по первому требованию.
Встречая их, распорядитель посетовал, что свадьбы теперь, увы, редки. Родители жениха, приехавшие из Дрездена, молча сидели в первом ряду и озирались по сторонам с потерянным видом. На длинном темном столе между горящими свечами стояла фотография их сына. Невеста и свидетели сели на приготовленные стулья, на месте жениха лежала стальная каска. Тетя Улла опустила на колени букет из искусственных лилий, перевязанных плющом, и тот потерялся в воздушных складках ее платья. Она хотела, чтобы на свадьбе звучала музыка, поэтому все встали и спели «Двое предстали пред Богом, чтоб слиться в одно». От еловых ветвей шел густой смолянистый запах, свечи, окружающие фотографию на столе, трепетали, словно крылышки огненных птиц, и гости, попавшие в этот импровизированный лес, пели для живой невесты в чудесном платье и для мертвого жениха, тело которого навечно осталось на западном фронте, но душа, несомненно, витала здесь. Никто не плакал. Герхард, чисто выбритый и аккуратно причесанный, внимательно смотрел на всех из жестяной рамы, украшенной свастиками; в стекле отражались лица гостей, так что вместо жениха невеста видела молчаливого свекра, увешанного медалями. Никто не плакал, потому что это не похороны. Никто не плакал, потому что слезы — удел побежденных, а Германия не сдается, и кто скажет, что это не так, сам подпишет себе приговор.
Алхимия
Октябрь 1944. Берлин
Фрау Мюллер: У нас вчера забрали изгородь. Просто вытащили, и все.
Фрау Миллер: Нашу забрали еще две недели назад. Из нее уже, наверное, наделали пуль и бомб.
Фрау Мюллер: Теперь кто попало может разгуливать по нашему двору. И по вашему тоже.
Фрау Миллер: Ну и пусть! Зато есть чем отбиваться от британской армии.
Фрау Мюллер: От английской Фрау Миллер: Да, от английской.
Фрау Мюллер: И колокола все переплавили. Как теперь следить за временем? Как бить тревогу? Как поминать мертвых? И отгонять молнии?
Фрау Миллер: Словно жар, небо рдеет; но не утро то алеет[17].
