— Не знаю, может, и была, — откликается Зиглинда, запихивая книгу под матрас.
— Нет, не было.
— Театр крепкий, — успокаивает его Зиглинда, присаживаясь рядом на краешке сцены. — А ты знаешь, что если зажать яйцо с концов большим и указательным пальцами, то, как бы ни давил, скорлупа не треснет?
— Не может быть.
— И все же, — пожимает плечами Зиглинда. — Папа показывал мне, когда у нас еще водились яйца. Обычная физика.
— Что такое физика?
— Законы, по которым существует мир.
— Наши куры должны откладывать по шестьдесят пять яиц в год. Каждая. Это закон.
— А если меньше?
— Наверное, будут наказаны.
— Попадут в лагерь?
— Возможно.
— Здесь безопасно, — заявляет Зиглинда.
— Да, безопасно, — соглашается Эрих. — А ты когда-нибудь видела его? Фюрера?
— Нет.
— Он однажды приезжал в Лейпциг на парад. Я видел, как он проезжал мимо в черном «Мерседесе». По-моему, совсем не похож на портрет на марках.
— Может, двойник?
— Двойник?
— Ну да. Как бы еще он всюду успевал?
Эрих поворачивается к Зиглинде, однако видит только ее смутное очертание рядом.
— Выходит, я видел не его?
— Не знаю. Может, и не его.
Свет, просачивающийся снаружи, выхватывает из темноты золотых сфинксов. Они навострили уши и прижали крылья к бокам, словно готовясь к полету.
— Сколько у фюрера двойников?
Снаружи раздается громкий взрыв — с потолка осыпается штукатурка, сцена ходит ходуном. Берегитесь! Еще взрыв — ближе. Зиглинда переводит дыхание.
— Говорят, он приглашает детей к себе в бункер, — нарушает молчание Эрих. — Кормит марципаном и витаминами. И взрывов там почти не слышно. Сидишь, как в пирамиде.
— Как он их выбирает? Тех, кого кормит марципаном?
— Не знаю. Наверное, надо быть хорошим и всегда слушаться родителей.
— А что с плохими?
— Их отправляют в лагеря. Там они должны осознать свои ошибки и пообещать исправиться.
— А если не пообещают? — настаивает Зиглинда.
— Тогда из них сделают клей.
— Точно, клей, — смеется Зиглинда.
— И потом ими приклеивают обои.
— Запечатывают конверты.
— Прилепляют марки к конвертам.
Грохот снаружи нарастает. Становится ближе. Внезапно срывается одна из декораций — ясная звездная ночь, залитая лунным светом — но не падает, а зависает над сценой.
— Он все уладит, — заявляет Зиглинда. — Все восстановит после войны. Посадит деревья в Тиргартене, вернет зверей в зоопарк. Починит дома. Построит Триумфальную арку в десять раз выше парижской и зал Славы с искусственными облаками.
На мгновение перед моими глазами возникает новый чудесный город, где все по-прежнему: Рейхстаг не сожжен, церковь кайзера Вильгельма цела, озера в Груневальде соединены в тихий канал, несущий лодки мимо солнечных пляжей и вековых дубов.
Где-то поблизости обваливается стена.
— Когда они доберутся досюда? — вздрагивает Эрих.
