– О, увеген, ви себе даже не пгедставляете, насколько он кгасив! Здесь каждый дом – шедевг. Я еще не говогю за внутги! В Пагиже очень-очень много богатых людей, и они почти все любят и ценят кгасоту. Идемьте, что я вам сейчас покажу! Скажу сгазу, пгигласил вас не для похвалиться. Мне нужно знать автогитетное мнение. Я видел ваши габоты, на них есть куда посмотгеть долгим взглядом. Как вам удается делать такие мелочи? Откуда згение для ювелигных выкгутасов?
– Наверное, это Божий дар, реб Боргер. Я могу на одном квадратном миллиметре выгравировать десять букв без лупы и очков.
– Это невегоятно! Вы – вигтуоз!
– Спасибо. Мне приятно, что вы так высоко цените мои способности.
– Да с таким дагом, как у вас, вечного вам здоговья и увегенной гуки. Вам нужно габотать и габотать на гадость людям! Если Господь дал талант, его нужно использовать. Он же попгосит за него отчитаться.
– Я стараюсь.
– Это видно. Пгостите, заболтал вас. Хочите гюмочку коньяку?
– Спасибо, я не пью.
– Згя. Полезно для сегдца.
– Возможно, к старости я позволю себе.
– Господин Газумовский, я понял, что ви намекиваете на мои года, и не обижаюсь. Дуться на пгавду глупо, потому как это пги-го-да. Идемте в кабинет.
Кабинет у Боргера был шикарный, как и весь его дом. Огромные стеллажи орехового дерева были доверху заставлены книгами и древними артефактами. Настольная лампа из малахита мягко освещала натуральную кожаную обивку столешницы. Серебряные часы со знаками зодиака вместо цифр, нож для вскрытия писем в виде стрекозы, ажурная карандашница! Налицо все атрибуты дорогого уюта.
Если кто-то подумал, что Фиму тяготила увиденная роскошь, извините, пожалуйста, и отойдите в сторонку! Он сам ее создавал и знал в ней толк! Фима оценил антураж и принял приглашение присесть в мягкое кресло.
– Сейчас-сейчас, – бормотал себе под нос Боргер, шарясь в шкафу, как амбарная мышь. Он что-то долго переставлял с места на место и наконец-то достал резную шкатулку.
– Вот, – с волнением в голосе произнес он, открывая крышку.
На дне шкатулки красовалось золотое колье со сценами из греческой мифологии. Как и тиара, оно было разделено на три фриза. Верхний украшал растительный орнамент, на среднем отчеканены сцены из скифской жизни, а на нижнем, вытянутом книзу, два грифона, от которых в противоположные стороны расходился орнамент из виноградных лоз.
– Красиво сделано, – ухмыльнулся Фима.
– Только и всего? – недовольно произнес Боргер.
– Неприлично нахваливать свою работу.
– Как! Это ваших гук дело? – вскрикнул коллекционер.
– Вы не ослышались. Я сделал его сразу же после тиары. Видите, она выполнена в том же стиле и так же имеет три фриза.
Боргер прикрыл глаза правой рукой и с отчаянием в голосе прошептал первую строку из молитвы «Шма Исраель».
– Вот. Вот вам кагандаш с бумагой. Гисуйте. Гисуйте все, что ви создали после тиагы.
Фима безропотно сделал наброски скульптурной группы «Ахиллес и Минерва», ритона, горельеф со скифскими фигурками и большой золотой вазы, украшенной козьими головками по краям и льющимся из нее вином.
При виде рисунков Боргер побледнел и рухнул в кресло. Его толстая нижняя губа затряслась, как студень на тарелке. Он что-то пытался сказать, но вместо бурной речи смог только выдавить из себя:
– Пожалейте, я такой же евгей, как и ви…
Фима не очень понимал, что происходит, поэтому терпеливо ждал, когда же коллекционер придет в себя и сможет объяснить причину столь ярких эмоций.
– Господин Газумовский, – наконец произнес он. – Все эти вещи находятся в этой комнате. Гендлег оставил их в залог.
– В отличие от меня, вам повезло.
– Шутите над стагым больным человеком?
– Совсем нет. Гендлер пообещал мне четыреста рублей, и я жду их по сей день.
– При чем здесь ваши деньги! Какая сволочь! Я отдал ему оггомную сумму за сокговища скифов, а он мне сунул подделку!
– Мне жаль, но я тоже не знал дальнейшей судьбы этих вещей.
В отличие от Боргера, Фима радовался такому исходу. Теперь, когда чудным образом нашлись его работы, их можно было бы выставить в салоне! Они будут прекрасным дополнением к миниатюрам.
