Удочеряя Америку

– Почему это здешние пожилые дамы стригут волосы, словно монахи? Почему женщины из высших классов так мало пользуются косметикой?

Как двое малышей, они состязались за ее внимание, и Мариам, к собственному удивлению, стала поощрять Уильяма – его энтузиазм, его наивность и симпатичный оптимизм. Томная разочарованность Фары порой удручала. Мариам улыбалась Уильяму – и вдруг вспоминала Дэйва. На самом деле ничего общего, Дэйв не был столь эксцентричен, экстремален, и все же…

«Не понимаю, почему рядом с по-настоящему хорошими людьми мне всегда становится грустно», – сказал ей однажды Киян, и теперь она понимала, о чем он говорил.

Она писала Дэйву из Вермонта, призналась, что скучает по нему. Конечно, выразилась не столь прямо (Я тут очень хорошо провожу время, но все время думаю о вас, что-то вы сейчас делаете). Но она же понимала, каковы будут последствия. Когда просовывала письмо в щель почтового ящика, вцепилась в него и долго удерживала в нерешительности, прежде чем позволила посланию провалиться. И тут же подумала: «Что я наделала?» – и готова была выковырять письмо обратно.

Но Дэйв, встречавший ее в аэропорту, повел себя с виду как ни в чем не бывало. Он явно был ей рад, но не упоминал про письмо, и вроде бы ничего не изменилось.

– Хорошо провели время? – спросил он. – Все новости семейные сверили?

Она была задета. Какая самонадеянность – ожидать, что ее письмо так много будет для него значить. Она холодно поговорила с Дэйвом и быстро спровадила его домой. Всю ночь ворочалась и металась в постели, оплакивая последнюю, обманувшую надежду на любовь. О мучительный маятник романа! Продвижение, и отступление, и тайные раны, и стратегические маневры! Вот уж где сталкиваются две культуры – в борьбе полов!

На следующий день он явился к ней, только она села обедать.

– Я получил твое письмо, – сообщил он.

– Мое письмо?

– Десять минут назад доставили. Ты его опередила.

– О!

– Мариам, ты действительно все время думала обо мне? Ты по мне скучала? – И прежде, чем она успела ответить, он сгреб ее и принялся целовать. – Ты скучала! – твердил он. – Ты любишь меня!

И она смеялась, и отвечала на поцелуи, и тщетно пыталась вдохнуть – все разом.

Совсем не похоже на тот ее брак. В новые отношения она вступала, зная, что люди смертны, что всему приходит конец, и хотя они с Дэйвом вместе все дни и ночи, может наступить момент, когда она скажет: «Завтра – два года с тех пор, как мы виделись в последний раз». Или он скажет так о ней. Они рисковали гораздо больше, чем в состоянии понять и принять юная пара, и оба они это знали.

Вот почему снижалась вероятность ссор и обид. Они редко тратили время на пустые пререкания. Она смирилась с его суматошностью и манерой читать газеты вслух. (Только послушай: «У меня дом за три миллиона долларов, – похвастался в интервью боксер, – и простыни из десяти тысяч ниток». Десять тысяч ниток? Такое может быть?) А он, в свой черед, запомнил, что если Мариам чувствует себя усталой или заболевает, поможет пиала простого белого риса. Однажды, когда Муш пропал на два дня, он напечатал несколько десятков объявлений: ПРОПАЛ – ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ – ГОРЮЕТ РЕБЕНОК.

– Горюет ребенок? – спросила она. – Ты о чем? Какой ребенок?

– Ты и есть ребенок, Мариам, – ответил он. Обхватил обеими руками ее голову и поцеловал в макушку.

И ведь он был прав.

Когда-то она фантазировала о путешествиях на машине времени в давние, очень давние эпохи. В доисторические времена – увидеть, как возник язык. Или во времена Иисуса – понять, что это было. Но теперь она бы предпочла не столь отдаленные времена. Она бы села в самолет авиакомпании BOAC, чтобы снова навестить мать, прошла бы по асфальтовой дорожке на высоких каблуках, в ту пору женщины летали в туфлях на шпильках, устроилась бы в одном из тех кресел, два напротив двух, улыбалась бы стюардессам, их выглядящей обтекаемой форме. Она бы пообедала с Кияном в старом ресторане «Джонни Унитас» на Йорк-роуд, заказала бы салат и зажаренный до хруста баклажан, и официантка пела бы себе под нос «Странники в ночи», подавая им блюдо за блюдом.

И тут же спохватывалась: всякий раз, когда они ели не дома, Киян бесконечно изучал меню, а когда им приносили заказанное, смотрел на свою тарелку, потом на ее, потом опять на свою и вздыхал: «Не повезло мне!» И она ощетинивалась.

Или взять тот раз, когда она плюхнула ему в тарелку целый кувшин йогурта. Она провозилась полдня, готовя его любимую еду, багхали поло, вышелушивая фасолины, отчего кончики пальцев отекли и сморщились, а когда она поставила перед Кияном тарелку, он сказал: «Йогурта, конечно же, нет».

Вполне извинительная ворчня, однако совсем уж неуместная в тот момент, потому-то кувшин йогурта и оказался там, где он оказался. А теперь она думала, что в прошлом она была недоброй и жадной. Следовало сказать ему: «Возьми у меня салат с креветками, раз тебе хочется». Следовало сказать: «Йогурт? Конечно, сейчас принесу». Но тогда ее это с ума сводило, все время ему что-то было нужно. Ей и в голову не приходило, что жизнь, в которой от