Надо было все сделать как полагается, как было всегда, несмотря на то, что он теперь один.
Долгую они с Анной прожили жизнь, привыкли друг к другу. Любил ли он ее? Наверное, нет.
Стыдно признаться, он не очень переживал уход Анны. Отнесся к этому, как к должному — все когда-то умирают. Зато он теперь свободен. Совсем.
Эндрю снова улыбнулся, вспоминая, как его ревновала Анна. Они прожили вместе почти сорок лет, и она всегда его ревновала, и в молодости, и даже в старости. Может, потому, что была старше Эндрю на несколько лет. Он не знал, почему. Повода вроде не давал.
Хотя парень он был видный — высокий, всегда поджарый, как гончая. И даже к старости не потолстел, не обрюзг. И не бегал никогда, между прочим.
А к женщинам был равнодушен. Почти всю жизнь прожил здесь, а не смог привыкнуть ни к здешнему климату, ни к здешним женщинам. Женщины были деловые, самостоятельные, а климат очень жаркий.
Вот и сейчас плюс тридцать пять каждый день, жаркое лето, а надо Рождество встречать. Ну, какой это Сочельник?
Одно слово — Австралия!
…Эндрю вздохнул, разбирая продукты. Уже разложил все в холодильнике, не забыв поставить молоко в теплое место, чтобы быстрее скисло — для мизерты, и вспомнил, что не купил свежих огурцов. Ведь мизерта без огурцов — не мизерта. Ну ладно, завтра еще успеется.
Все равно ему не сделать настоящий рождественский польский ужин — карпа нет. Он вспомнил, что мама готовила карпа в соусе с миндальными орехами и изюмом.
Мама! Такая любимая и родная, она осталась в памяти красавицей-полячкой, еще совсем молодой. Она так переживала за него, хотела ему счастья, лучшей доли. И благословила его тогда, согласилась с ним, двадцатилетним парнем, что надо бежать из Польши куда-нибудь на запад, здесь не будет ничего хорошего.
Он так и не узнал, как взбесился его отец — ярый коммунист, узнав, что сын сошел на английский берег и исчез…
— Эндрю, вы дома? — Эндрю вздрогнул: «К кому это?» Потом вспомнил — это ко мне, это я — Эндрю.
В стеклянной двери виднелось лицо соседа Майкла. Он был чуть моложе Эндрю. Может, шестьдесят пять?
— Дома, заходите, Майкл.
— Глория меня послала. Приходите к нам на Рождество. Что вы один будете?
— Спасибо, Майкл. Может, ко мне гости придут. Если нет — буду с вами.
— Эндрю, а вы видели — корабль из Европы пришел, Квин Элизабет. Нет? Огромный, в порту.
Красавец! Ну, так вы приходите, не стесняйтесь.
Дверь закрылась, Майкл ушел восвояси. Да, он не знает, что настоящий поляк никогда из дома в Рождество не уходит. Рождественская ночь волшебная, даже иногда животные разговаривают. Правда!
Эндрю вспомнил свое последнее в той жизни лето, как они с Беатой встречались у фонтана перед Двором Артура, где встречаются все влюбленные Гданьска, гуляли вдоль канала по тенистой аллее. Он держал ее руку в своей, рассказывал о дальних странах, в которых они вместе побывают. Надо только дождаться Сочельника и загадать желание. И все непременно сбудется.
Почему-то сейчас, спустя почти полвека, он даже помнил, в какое платьице была одета Беата — белое в синий горошек. И еще на ней были белые носочки. Почему помнил? Да потому, что любил…
Но как случилось, что тогда забыл… забыл про маму, про Беату, про Польшу. Окунулся с головой в водоворот новой жизни, в новую страну… даже имя поменял.
…Эндрю сморил сон с беспорядочными картинками безводных пустынь и палящего солнца.
Он проснулся в каком-то смятенье. Наскоро приняв душ, начал прибираться в доме. Первое Рождество он будет отмечать без Анны. Женщин в доме нет, но он и сам все сделает.
Жарко было с утра. Включил кондиционер, пропылесосил ковер, — надо бы его совсем убрать, и без него жарко, — протер полы. Вроде, все.
Нет, надо картины протереть. Он взял влажную тряпку и стал тщательно протирать свои картины и фотографии в рамках. Почти на всех были изображены или корабли в море, или яхты и лодки на причале. Видно, что хозяин был моряком. Да, был.
Но якорь брошен давно… «Пятьдесят лет назад», — подумал Эндрю. Нет, он не жалел, что больше не был в море.
Как-то само получилось, что за все эти годы он только раз сплавал с Анной на кораблике на Тасманию, в Хобарт. Но это только посмотреть — не моряком. И то Анне было тяжело — море штормило. Да, здесь между Австралией и Тасманией всегда так — погода через десять минут может поменяться. Вдруг налетает ветер, и волны вырастают до небес. А что вы хотите — ревущие сороковые!
Эндрю тогда снисходительно ухаживал за страдающей от морской болезни Анной. Сам он был в полном порядке. Моряк!
…Эндрю накрыл стол на двоих. Две красивые тарелки, синие с белым, бокалы для шампанского. Он подумал немного и поставил еще один прибор — для нежданного гостя. Ох, чуть не забыл! Достал из шкафчика бутылку водки Vyborova и положил ее в морозильник. Здорово, что в Сиднее можно купить
