Вронский как Болконский, только мельче и пустее. Левин и Долли в качестве положительного примера, такого библейско-патриархального характера, и трудно, и тягости есть, а все-таки смысл жизни вот он — поближе к народу и земле, семье и хозяйствованию. И это провоцирует укол садизма, ассоциации от противного чеховские об «идиотизме сельской жизни» и «свинцовых мерзостях русского быта».
Не вдохновляет «Анна Каренина» на подвиги, не укрепляет веру в возможность счастья. Но и не наполняет высокой гордостью за величие человека, пусть и погибшего в борьбе с жестокими обстоятельствами, но показавшего все величие своего несгибаемого духа!
Вот чего нет в русской классике:
Величия и героизма греческой трагедии. Нет.
Трагедия — это смерть героя. Смерть слабака, червяка, жалкого никчемушника — это не трагедия. Это тягостное (но для посторонних — мелкое) бытовое несчастье.
Для этого не обязательно становиться на котурны. Но даже в смерти затравленного охотничьей сворой волка — больше величия и достоинства, чем в гибели жалкого чиновника. Да лучше пей, лучше выходи с ножом на большую дорогу — только не смей скулить и сдаваться! Сдохни — но побеждай! Н-но — это не для нас…
«Собор Парижской Богоматери» — это трагедия великих характеров. «Труженики моря» и «Девяносто третий год» — это трагедии. Можно быть плебеем-работягой — но быть героем! Можно быть шутом, презренным фигляром — но быть героем! — «Человек, который смеется». Ну да, Гюго романтик, Толстой его принципиально отвергал и опровергал, а у нас тут все сплошные реалисты.
Бальзак. Реалист! «Полковник Шабер». «Отец Горио». Да даже «Гобсек», полубезумный ростовщик, — но какие великие характеры, исполинские натуры! Они могут вызывать жалость — но все равно уважение, все равно признание их крепости и душевного величия! (Кстати: сравните величие Шабера и сломанность Протасова из толстовского «Живого трупа» — а сюжет тот же, взят бальзаковский.)
Почему Джованьоли написал «Спартак», а в России никто не написал «Дмитрий Храбрый», скажем?
Почему в народе пели про Стеньку и Пугачева, а писателям нельзя, это ясно: цензура самодержавия, спасибо еще Пушкин взялся за «Историю пугачевского бунта».
Почему в России не было и не могло быть Джека Лондона — великого писателя своей эпохи, певца героев в «простых людях» тех самых, романтика и продолжателя Киплинга, а уж у Киплинга рассказы о крутой жизни солдат, чиновников и работяг — как раз героический реализм, стоит ввести такой термин. Просто живут и работают — а сколько сил и терпения нужно!
И не было веселого, смешливого и вдруг печального оптимиста О. Генри.
Даже печального Диккенса — а все-таки который любил хорошие концы, и у него крошки Доррит выходили замуж, Оливеры Твисты выходили в люди, и после злоключений и лишений хорошие люди начинали счастливую жизнь, — да, так Диккенса у нас тоже не было.
Почему, почему не мыслятся у нас «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо» — веселье, дружба, авантюра, благородство, справедливая месть и торжество добра и правды?
У нас была песня, о, позднее: «Это даже хорошо, что сейчас нам плохо». Примечание: сейчас — это сейчас, именно всегда сейчас. Смех смехом — но что же, любим мы это дело: страдать?..
И возникают тогда вот какие мысли насчет литературы нашей — и нас как ее и автора, и адресата.
Мысль первая. Об интеллигенции.
Интеллигенция — почему типично русское понятие? Потому что с начала XVIII века Петр стал посылать отобранных людей за границу, на обучение. И они возвращались, кто возвращался, не только набравшись образования, но и подхватив западный образ мыслей и представлений: насчет прав человека, свобод, справедливости и так далее.
С этого момента в части образованного сословия — как правило это были люди незнатные, больше по части наук и искусств, техники, строительства, корабельного дела, учительства и медицины, металлургии, химии — типа будущие разночинцы, — в них соединялось продвинутое образование, знания, квалифицированность профессий — сочеталось это с вольнодумством, представлением о правах и свободах, о достоинстве личности, о гражданском самосознании, о чувстве собственного достоинства. Чего до Петра, после Ивана-то Грозного тем паче, в России и близко не было в принципе! И эти люди выделились в своего рода сословие, имели образ мыслей не такой, как весь остальной народ в стране.
А в стране было самодержавие, деспотия, рабовладение и цензура.
Таким образом, интеллигенция естественным порядком оказалась в духовной, интеллектуальной, внутренней оппозиции к власти. Ибо в России: власть — все, человек — ничто.
А оппозиция власти — это сознание невозможности карьеры, свободной самореализации, социального и, соответственно, вообще жизненного успеха, если ты не будешь прогибаться под власть. Или преуспевание и достижение больших целей, сообразуясь с законами и порядками тирании, — либо сохранение благородства и достоинства, но тогда жизненной удачи в России тебе не видать.
Из этого следует — что? Что удачники презирались, в них видели знак скверны и подлости, заискивания перед верхами, — а человек порядочный, честный, благородный и чистый душой — был обречен на жизненное поражение. Либо — вариант: нечего ему здесь делать. Или Лиза в пруду и Башмачкин
