без шинели — или Онегин изнывает в безделье, Печорин дурит на Кавказе, а Обломов спит на диване.
Примечание к мысли первой: но ведь дворяне-то еще не интеллигенты? Они-то как раз привилегированный слой, им в государстве пути наверх открыты. — А дворяне фрондируют! Надул ветер Французской революции мысли о прогрессе и свободе. Судьба Филиппа Эгалитэ дурным головам покоя не дает. (Через сто лет, к 1917, они с энтузиазмом вымостят себе дорогу в расстрельные подвалы.) Они тоже хотят: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы!..»
Короче: среди образованного российского сословия было принято самодержавия стыдиться перед прогрессивными странами — Англией, Францией — и полагать необходимым отмену крепостного права, цензуры, введение конституции, равенства сословий перед законом, и вообще права личности чтобы, а не произвол околоточного надзирателя.
Мыслящие образованные люди от государства с его идеологией дистанцировались, были им недовольны, многое презирали.
Так в литературе же это неизбежно отражалось! А как иначе?! Подсознание, образ мыслей, информационное облако среды, французские и английские образцы, Рим с Гракхами и Брутом, Афины с Сократом и Периклом: демократия, благо народа!
Мысль вторая — логичная и нехитрая:
Все знаковые герои русской классической литературы — жертвы и следствие самодержавия и цензуры: им всем плохо в этой стране!!! Они не карьеристы, не приспособленцы, не стяжатели, не честолюбцы и не воры — они нормальные люди! И как нормальные люди — они не могут состояться! Не могут жить хорошо, по-человечески, осмысленно и благополучно, не могут добиться удач и побед.
То есть на самом деле, в жизни, они могут. Выкупившие себя крепостные, ставшие купцами и фабрикантами, самородки-изобретатели, генералы из простых казаков, много разных. Но! Русская литература есть отражение ненависти, неприятия, несогласия, раздражения образованного сословия против своего самодержавного государства.
А поэтому:
Удачники эту литературу мало интересуют. А интересуют жертвы — как фигура несогласия и обвинения власти и строя.
…Разумеется, вот так прямо и сознательно, рационально, никто себе не формулировал и задачу не ставил. Но по сути — вот такая механика, вот так оно выходило.
Мысль третья: они принципиально не борцы и не удачники. Ибо бороться с этой машиной писателям казалось бессмысленным и невозможным. Глупым. А кроме того — цензура! За экстремистские высказывания — каторга, солдаты, но к счастью — цензор не допустит, бдит!
Что же касается удачи: удача означает, что и в этом государстве с его порядками можно делать дела и быть счастливым. То есть — это акт соглашательства с властью, акт примирения, акт признания, что под этой властью, по этим порядкам — и можно ведь жить хорошо и счастливо. А вот это уже подлость, господа, это предательство идеалов.
Культ личного успеха? Он нам чужд, это эгоизм и суетность, мерзкое себялюбие.
Русскому человеку внушено в генах: от тебя никогда ничего не зависит, все решает власть и начальство, так сиди тихо и не рыпайся. И литература подхватывает: оу йес, так и есть, он сидит и не рыпается, вот он, русский человек! А рыпнется — так горе одно, себе и другим. Человек отчужден властью от свершений и великих дел державы — ну так он о великих делах и общей пользе даже и не думает. (Радищев вот когда-то подумал — и сел мигом, и книжку уничтожили и запретили.)
Вот так, как ежа против шерсти, русская литература родила своего навечно несчастного героя. Как аллегорию своего видения жизни.
Оппозиция власти превратилась в оппозицию силе, удаче, победе, стойкости, выносливости, целеустремленности.
Оппозиция власти превратилась в оппозицию активности, напору, жизнелюбию и веселью, оптимизму и хорошим концам.
Вот так оно сложилось в русской-то классической литературе.
«Записки из подполья» нашего Достоевского — это ведь манифест идеологии русской литературы образованного сословия. Ага. Это ее нижний этаж, подвал, бейсмент, чулан, подсознание.
Ну, и мысль четвертая.
Вот из этой литературы произошло известное представление о женской сути России, ее женской душе. Обратите внимание: кого любят женщины? Больше всех? В первую очередь? Кому норовят подарить свои чувства, свою любовь и заботу?
Несчастным, обиженным, слабым, шандарахнутым — непонятым, незаслуженно обойденным жизнью. И — негодяям, подлецам, блестящим и насмешливым циникам, который точно ведь пыльцу с твоих крылышек сотрет, но как сладко и манко побыть с ним, поиграть этим огнем: по крайней мере это ведь настоящий мужчина! А также — к непонятым гениям влекутся романтичные и жаждущие заботиться женщины, к погибшим талантам, великим людям, которых подкосила злая судьба.
Вот вам маленькие и ничтожненькие герои русской литературы — Лизы-Акакии-Девушкины. Вот страдающие эгоисты и наслаждающиеся эгоисты: Онегин-Печорин-Долохов. А вот несостоявшиеся титаны: Базаров, Инсаров, дальше у Чехова еще найдутся. А герой-борец — это зло ходячее и добро обреченное: Раскольников-Мышкин-Верховенский-Смердяков. А женщину надо любить падшую! (Доберется и Толстой до Катюши Масловой, не сомневайтесь!)
