не доказана, перед нами развертывается непрерывная цепь колких высказываний, эпиграмм и личных выпадов. В Лицее отношение П к Александру I, видимо, еще не определилось. Об этом свидетельствуют такие стихотворения, как 'На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году' (I, 145), 'На Баболовский дворец' (I, 292). Это неудивительно: не только в широких кругах дворянской общественности авторитет царя после успешного завершения наполеоновских войн и взятия Парижа стоял выше, чем когда-либо, но и среди либералов Александр I был окружен в эти годы ореолом самого либерального монарха в победившей коалиции, защитника конституционных прав французского и польского народов. П был исторически точен, когда в 1836 г. вспоминал:
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался,
Какой восторг тогда [пред ним] раздался!
Как был велик, как был прекрасен он,
Народов друг, спаситель их свободы!
(III, 1, 432),
В 1816 г. Н. Тургенев в дневнике писал об Александре I в связи с освобождением крестьян в Эстляндии: 'Я всегда на него надеялся, как на существо, определенное сделать счастие своего народа и славу своего отечества' (Дневники Николая Ивановича Тургенева, т. II. СПб., 1913, с. 336). Следует учитывать, что высказывания этого рода были связаны не только с личным обаянием императора, но и с определенными надеждами на помощь абсолютной власти в борьбе с закоснелым крепостничеством русских помещиков. '...Не нужно терять нимало самодержавной власти прежде уничтожения рабства', - утверждал в 1815 г. Н. Тургенев (ук. соч., с. 302). В дальнейшем вера в Александра таяла, но еще Союз Благоденствия в 1818 г. не отказался от этих надежд, основывая на них тактику давления на правительство с целью ускорения крестьянской реформы. Даже в 1819 г. в 'Деревне' П надеялся на освобождение крестьян 'по манию царя' (стихотворение в духе тактики Союза Благоденствия было передано через Чаадаева и Васильчикова царю).
Однако уже с 1818 г. в декабристских кругах все более распространялось скептическое отношение к идее использования правительства в освободительных целях Одновременно резко падал личный авторитет Александра I. Точный мемуарист И. Д. Якушкин писал, что, если в 1815 г. 'императора, однако же, все еще любили, помня, как он был прекрасен в 13 и 14-м годах', то в 1818 г. 'никто из нас [декабристов. - Ю. Л.] не верил в благие намерения правительства' (Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина. М., 1951, с. 10, 19). К этому же времени относятся и язвительные выпады П против фрунтомании Александра I, его покровительства Аракчееву и все более реакционной внешней политики. См.: 'Сказки' (Noлl), эпиграммы. Не исключено, что в конце пребывания в Петербурге П начал вынашивать планы личного участия в цареубийстве. Тема эта появляется в надписи 'Се самый Дельвиг тот...' (см.: Цявловский М. А. с. 47-58). Ю. Г. Оксман видел намек на нее в послании 'К Чаадаеву', видимо, о том же говорил П в неотправленном письме к Александру I летом - осенью 1825 г. (см.: XIII, 227).
Эволюция отношения П к Александру I в основном совпадала с эволюцией взглядов декабристов.
Ссылка на юг закрепляет в высказываниях П о царе тон личной насмешки. Он не только 'Август' (а позже - 'Тиверий'), но и 'Иван Иванович' ('Ты знаешь, что я дважды просил Ивана Ивановича о своем отпуске чрез его министров - и два раза воспоследствовал всемилостивейший отказ. Осталось одно - писать прямо на его имя - такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости' - XIII, 85 - 86), и 'Цензор' ('Чорт с ними и с Цензором' - XII, 219). Своеобразной вершиной этой цепи насмешек является 'Воображаемый разговор с Александром I' (см.: Бонди С. Подлинный текст и политическое содержание 'Воображаемого разговора с Александром I'. - 'Лит. наследство', 1952, т. 58, с. 167-194). Однако одновременно П не оставлял мысли оценить деятельность Александра I как 'главы царей' в более серьезном жанре ('Недвижный страж дремал на царственном пороге...' (1824) - II, 1, 310-312). В 1822 г. в стихотворении, не предназначенном для печати и свободном от оглядки на цензуру - 'Послании цензору', П наметил такую концепцию царствования Александра I: мрачному периоду господства Аракчеева и мракобесия Магницкого противостоит
Дней Александровых прекрасное начало
(II, 1, 270).
В стихотворении 1836 г., обращенном к друзьям-лицеистам ('Была пора: наш праздник молодой...'), П вспомнил Александра I 1815 г., окруженного ореолом победы и славы. Тем более примечательно, что в сохранившихся отрывках десятой главы образ умершего царя лишен каких бы то ни было оттенков - он дан в едином и безусловно сатирическом ключе, восходя по способам художественного решения к эпиграммам и 'Сказкам' (Noлl, 1818), а не к 'высокой' лирике типа оды 'Вольность', стихотворения 'Недвижный страж дремал на царственном пороге...' и др. Эпиграмматический стиль, перенесенный в обширное историческое повествование, вызывал, с одной стороны, ориентацию на Тацита ('великого сатирического пис.[ателя]', по выражению П - XI, 316), а с другой - на 'Дон Жуана' Байрона.
[I], I - Вл[аститель] слабый и лукавый - Ср.:
Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин
(III, 1, 206).
Обвинение Александра I в лукавстве и двуличии широко было распространено среди современников. Наполеон называл русского императора 'византийцем'. Наблюдавший царя во время Венского конгресса Михайловский-Данилевский записывал: 'Опыт убедил его, что употребляли во зло расположение его к добру, язвительная улыбка равнодушия явилась на устах его, скрытность заступила место откровенности [...] Перестали доверять его ласкам, если он кому-либо их оказывает, и простонародное слово 'надувать' сделалось при дворе общим; может быть, оно не для всех будет понятно, но кто хорошо знает нашу эпоху, согласится, что оно и есть лучшая характеристика оной' (цит. по кн.: Шильдер Н. К. Имп. Александр Первый, его жизнь и царствование, т. III. СПб., 1897, с. 273-274).
2 - Плешивый щеголь враг труда... - Плешивый - в песне XIV 'Дон-Жуана' Байрона Александр I назван 'плешивым фанфароном'; ср. в воспоминаниях Смирновой-Россет: 'Вошел Александр Павлович, тотчас повел рукой по своей лысине'. (Смирнова-Россет А. О. Автобиография. М., 1931, с. 89). В дневнике 1834 г. П записал свой разговор с великим князем Михаилом Павловичем: 'Разговорились о плешивых: - Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают. - Государь Ал.[ександр] и К.[онстантин] П. [авлович] оттого рано оплешивили, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело, - и волоса лезли' (XII, 334).
Враг труда - ср.; 'И делом не замучен' (II, I, 69). В [Воображаемом разговоре с Александром I] Помилуйте, А.[лександр] Сергеевич). Наше царское правило: дела не делай, от дела не бегай' (XI, 23). Антитетический по отношению к Александру I смысл имеет стих о Наполеоне: '...мучим казнию покоя' (III, 1, 252). В Николае I П позже будет в противоположность его старшему брату подчеркивать деятельный характер.
Обвинение Александра I в лености было широко распространено: '...в жилах его вместе с кровью текло властолюбие, умеряемое только леностью и беспечностью' (Вигель, с. I, с. 161).
[2], I - Его мы очень смирным знали... - Речь идет о поведении Александра I в период военных неудач. Особенно 'смирным' был император в те месяцы Отечественной войны, когда он, покинув, по требованию военных, отступающую армию, укрылся в Петербурге. 18 сентября 1812 г. он написал сестре Екатерине Павловне потрясающее по 'смирению' письмо: 'Относительно таланта, может, у меня его недостаточно: но ведь таланты не приобретаются, они - дар природы. Чтоб быть справедливу, должно признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда я не имею хороших помощников, терплю недостаток в деятелях по всем частям, призван вести такую громадную машину в такое ужасное время и против врага адски вероломного, но и высоко талантливого, которого поддерживают соединенные силы всей Европы и множество даровитых людей, образовавшихся за 20 лет войн и революций' ('Русский архив', 1911, № 2, с. 307). Жалобы Александра I на отсутствие 'хороших помощников' лишь обнаруживали его полную неспособность разбираться в людях - в этом же письме он пренебрежительно отзывается о Барклае-де- Толли, Багратион, по его мнению, 'ничего не смыслит' в стратегии, у Кутузова 'лживый характер'. Письмо в
