мире, и еще сильней захотел к своим, к мужикам.
«Когда ж мы это домой-то пойдем?» – подумал он беспокойно, но Люда никуда не торопилась. Бабка повела ее показывать ткацкий станок, прялку, потом вынула из сундуков старинную одежду, и Люда стала примерять длинные сарафаны. У обеих женщин горели глаза, а Павлик скучал всё сильней. Отворилась дверь, и в избу вошел моложавый старичок с седенькой пушистой бородкой и приветливым румяным лицом.
– А это кто?
– Молодые, – сказала бабка с гордостью, как если бы они были ее внуками.
– А дети есть у них?
– Детей пока нет.
– А может, уже и есть, – засмеялась Люда. – Только мы еще об этом не знаем.
– В баню не хочете сходить, ребятки? – спросил дед ласково. – Я в обед затопил. Не остыла еще.
– Хочем, – обрадовалась Люда и затараторила: – Еще как хочем. У нас в Анастасьине своей бани нет. То есть одна есть, но такая страшная, и хозяйка там… такая там хозяйка! Пойдем, милый?
– Нам домой надо, – возразил Павлик несмело.
– Ладно тебе, домой. Ты в настоящей русской бане когда-нибудь был?
– Да не хочу я ни в какую баню! – завелся он.
– Ты же мне обещал, – посмотрела она на него с укором.
…Месяц висел над лесом за рекой, как буква Є из украинского алфавита, – беспечный, легкомысленный и вечно изменчивый, и отражался в темной воде. Непомилуев почувствовал, как его еще сильнее бьет озноб, но стеснялся об этом сказать.
– Ты чего дрожишь? – затормошила его Люда. – Сейчас согреемся. А знаешь мне что бабка по секрету рассказала? Тут один человек есть, шофер из Полушкина. Его летающая тарелка похитила. Веришь?
– Не знаю. Нет, наверное.
– А я верю. Я книжку самиздатовскую читала. Ее американец написал, бывший буддист, в православие потом перешел. Он считает, что летающие тарелки действительно существуют и это современное обличье бесов. А ты бесов видел когда-нибудь?
– Каких еще бесов? – Поверить в них Павлику было куда сложнее, чем в летающие тарелки.
– А я видела. Они… бесформенные такие…
Банька была совсем маленькая. Внизу шумела речка, пахло сыростью, теплом, березовым веником и уютом.
– А представляешь, Паша, как вот в такую баню, только зимой, Татьяна ходила гадать на жениха. Тут зимой чудо как хорошо. Река не сразу замерзает, течет черная, шумит на перекатах, а на берегах снег лежит, и с деревьев наклонившихся падает, и в воде тает. А потом на Святках лед встает, и сквозь него всё видно. Можно ложиться и смотреть, как в глубине рыбы плавниками шевелят. А Татьяна знаешь на кого похожа? На свою маму. Не Ольга, сестра ее, а Татьяна, хотя именно она казалась чужой девочкой в своей семье. Мама их ведь тоже любила одного, а выдали ее замуж за другого, и она прожила с ним честную жизнь. Помнишь: оплакан верною женой? Но и того славного франта не забыла. Потому что у Пушкина так: женщина может полюбить всего один раз и может принадлежать только одному мужчине. Счастье, если эти мужчины совпадают, а если нет? А вот у Толстого Наташа Ростова совсем другая, она, Паша, многих любит: и Бориса Друбецкого, и Денисова, и князя Андрея, и Анатоля Курагина, и Пьера, и он ее за это не осуждает. Наоборот, любуется ею и с Пушкиным словно спорит. А тебе которая из них больше нравится? Мне, например, ни та и ни другая. Я княжну Марью люблю, потому что она добрая очень и никого не осуждает. Помнишь, как она француженку простила, а ведь та у нее жениха отбить хотела.
Павлик чувствовал, что Люда волнуется, и пытается свое волнение скрыть, и потому так много говорит, и не ждет от него никаких ответов. И меньше всего ему хотелось сейчас брать полевые уроки русской литературы.
– А тебе когда-нибудь гадали? А мне гадали. Одна бабка в Карпатах нагадала, что меня погубит мужчина, у которого глаза будут стальные. У тебя какого цвета глаза? Ну что, заходим?
Павлик растерялся. Он не понимал, в какой момент они должны будут остановиться, но Люда, похоже, и не думала останавливаться. Она толкнула низенькую дверь, куда он мог войти, лишь согнувшись в три погибели.
– Давай скорее, холод напустишь.
– Я это… я тут побуду. Я тебя подожду. Ты иди сама, если хочешь. Мне в баню нельзя. У меня давление.
– Нет, – засмеялась Люда, – тогда Елизавета Федоровна заподозрит неладное. Бабки-то знаешь какие хитренькие. Мы с тобой пошли, ни о чем не думая, а она вон в окошко смотрит. Так что ты уж посиди здесь, если давление. Потерпи чуток ради науки.
Павлик оглянулся: сидеть было негде. Баня была совсем крохотная, рассчитанная на одного, самое большее на двух человек. Свечка освещала предбанник с грубой лавкой и несколькими крючками для одежды. Люда раздевалась деловито, ничего не стесняясь, как если бы и впрямь была его женой, и Непомилуев не знал, куда деть глаза.
– Ну а ты чего ждешь? Сейчас бабка придет, отвар травяной принесет, я ее попросила. А ты одетый. Да не смотрю я на тебя, не смотрю. В северных
