что-то значит. У них здесь всё не просто так».
– Не хочу, чтобы ты меня утром увидел.
– Почему не хочешь?
– Да нипочему! – рассердилась она. – Маленький ты еще очень.
– Я тебя чем-то обидел? – спросил Павлик упавшим голосом. – Что-то было не так?
– Всё хорошо, – ответила она терпеливо, – мне было очень хорошо с тобой, и у тебя всё обязательно пройдет, не сразу, но пройдет, а теперь я должна побыть одна.
И ни разу его по имени не назвала.
Церковнославянский
Павлик шел в полумраке утра незнакомой проселочной дорогой. Погода опять переменилась. Захолодало так, точно повеяло студеными ветрами зимы, морозами и пургами Пятисотого, преодолевшими реки и горы Непомилуевой земли и достигшими русской равнины. Озноб, который начался накануне, усиливался, и Павлик почувствовал, что, после того как ночью из него ушла важная сила, так долго копившаяся в его существе, он сделался совсем беззащитным перед внешним миром. Это было похоже на то, что он чувствовал, когда лежал в больнице с нарывами, и сейчас ему тоже хотелось лечь. Один шаг, еще один – он с трудом переставлял ноги, словно учился ходить. Если бы не эта слабость, он, наверное, завыл бы от боли в душе, но для боли не осталось места в его опустошенном внутреннем доме.
Рассветало медленно, нехотя. Низкие тяжелые облака висели над голым лесом. Казалось, хотел пойти снег. На повороте Павлика обогнала серая «Волга». Из машины высунулся белесый человек в дымчатых очках.
– Слышь, парень, ты не местный? К пионерлагерю как проехать, не знаешь? Да тебя всего трясет. Похмельный, что ли? Выпить хочешь?
Непомилуев покачал головой.
– Ну смотри.
Машина остановилась на горушке, пассажир с водителем достали карту и стали что-то обсуждать, а Павлик пошел дальше. Главное – идти и не падать. Если упадешь, никто к тебе на помощь не придет. Один иди, Пашка. Иди. Казалось ему, и вправду отец шептал и как будто подталкивал, не приказывал, не сердился, а просил: ты только иди.
А куда идти, Павлик знал еще меньше, чем те двое, что тырились в карту и не понимали, где они, куда их завело и зачем. И кто завел: леший или, напротив, ангел поджидающий? Но не было на карте этой местности, не было этой реки, не было никакой деревни Хорошей, как не было на ней и Пятисотого, или же существовала какая-то другая, неведомая, сверхсекретная карта.
Двое в машине заспорили, куда ехать, а Павлик шел себе и шел. Показалась деревня и церковь с погнутым крестом, в которой Непомилуев уже когда-то был. Или это был тогда не он, а другой человек, который умер, а вместо него народился кто-то новый, с другой кровью, кожей и цветом глаз.
У Павлика уже совсем не было сил. Он опять не шел, но неуклюже плыл в вязком предзимье, помогая себе руками и жадно хватая морозный воздух, которого ему всё равно не хватало, и деревня с церковью представлялась ему берегом, до которого надо доплыть, но теперь всё вокруг было против него.
– Не, факт, назюзюкался пацан, – опечалился белесый, наблюдая за шатающимся студентом. – Или нюхнул какую-то гадость. Где они ее здесь берут?
– Слушай, а почему он мне знаком? – спросил пассажир на заднем сиденье. Он был пожилой, но еще очень крепкий мужчина с протезом вместо правой ноги и орденской планкой на потертом сером пиджаке.
– Аберрация зрительной памяти.
– Ты при мне этих слов не произноси, – рассердился пожилой. – Точно тебе говорю, это тот самый парень.
Легконогая бабка в темном платке попалась Павлику навстречу. Проводила взглядом и проворчала:
– Умучила мальчонку, ведьма.
– Ну что, поедем? – сказал молодой.
– Не, погоди-ка. Дуй за ним тихонечко, не вспугни.
– Да зачем он вам, Николай Кузьмич? – удивился водитель. – Нас в лагере ждут.
– Ты будешь делать, что я тебе говорю? – рявкнул инвалид.
За полмесяца в селе немногое изменилось. По-прежнему лежали повсюду поваленные деревья, лишь кое-где начали приводить в порядок дома и усадьбы. Павлик шел мимо могил, но теперь у него не было желания смотреть по сторонам и рассматривать надписи на памятниках. Только возле одной, свежевырытой, он остановился и молча поклонился беленькому старичку. А старичок ему кивнул: ступай, не мешкай и не бойся ничего.
– Ну и дисциплинка в отряде, – покачал головой водитель, проследив Пашин путь к погосту.
Из церкви вышел священник:
– Чего так поздно? Я тебе когда велел приходить?
