пришлось, но это была удивительная прогулка. А на этой фотографии наш выпускной. Нас Катька фотографировала, выпустившаяся годом раньше.
– За это? – не дождавшись ответа, вновь спрашивает Марк. А на экране загорается видео. Незнакомая спальня, большая кровать. На ней двое: мужчина и женщина. Лица мужчины не видно – он лежит спиной, двигается, а блондинка под ним извивается и стонет. Пауза. На стоп-кадре видна армейская татуировка под лопаткой, как у Антона. Я замираю, едва дыша, всматриваюсь в экран. На следующем видео снова мужчина и женщина, голые, поглощенные страстью. Тот же мужчина, похожий на Антона, а женщина другая. И еще одно. Видео мелькают калейдоскопом, в глазах застывают слезы.
– Или за это? – голос Марка едва различим. Все мое внимание в очередном порнокино. Небольшая спаленка, старый диван, скрипящий от малейшего движения, желтые занавески. Я узнаю эту комнату, в которой прожила всего ночь. Но не узнаю себя, седлающую Антона, ускоряющую темп, выгибающуюся и стонущую. Хотя девушка очень похожа. Но я знаю, что в ту единственную ночь после побега у меня ничего не было с Антоном. Ни единого поцелуя. Тогда кто эта девушка?
Горло пересыхает, дыхания не хватает, и слезы катятся по щекам. Марк следил за Антоном? На последнем видео точно он. Но с кем? И что за прежние видео? Кто те девушки? Кто тот мужчина? Тоже Антон? Столько вопросов рвалось наружу, а в горле ком. Не продохнуть.
– Он прислал мне это, – шумный вдох, выдох, – видео на электронную почту. В вечер твоего побега. И потребовал денег. Много. Грозил, если не заплачу, вот это, – он нажимает на паузу, и видео застывает на искаженном в экстазе лице Антона, – попадет в Интернет. Следующим письмом прислал номер счета и сумму.
Я смотрю на Марка и не верю. Антон не мог такого делать. Нет. Мотаю головой, ловя на себе осуждающий взгляд. Марк меня осуждает? За что? Это же…
Я отворачиваюсь, резко встаю, но колени подгибаются, перед глазами все плывет. Сильная рука удерживает от падения, прижимает к себе. Утыкаюсь носом в мягкий кашемир водолазки, пахнущий бергамотом и табаком. Пытаюсь вырваться, но Марк сильнее прижимает к себе. Его сердце гулко бьется в груди, мешает думать.
– Нет, – ударяю кулаком его в грудь. Марк отшатывается, выпускает меня из объятий, отступает, опершись на трость. – Я тебе не верю! Слышишь? Не верю! Антон не такой. Он не мог. Не мог изменить мне! Он порядочный. А ты… ты все это выдумал, слышишь?
Говорю и не верю собственным словам. И осознание правды увиденного сжимает сердце в кулак.
– Может, я и его манию к Катерине выдумал? – злится Марк. Снова щелкает пультом. Теперь на экране появляется Катька. На улице, в кафе, с Крисом и в собственной спальне, голая. Я прикрываю рот ладошкой. За ней подглядывали и фотографировали. Кто? Зачем? Марк?
А следом еще одно видео. На нем комната, выдержанная в лаконичном стиле «ничего лишнего». Внутри царит полумрак. Кое-где свечи выхватывают из темноты огромную кровать и тумбочку рядом. Рыжие язычки пламени отражаются в стеклянном потолке, чуть подрагивают. На кровати сидит Антон. Он что-то рассматривает со странным выражением лица.
– Я думаю, ты понимаешь, кто такой Ямпольский, – доносится приглушенный голос из колонок. – И что он с тобой сделает, узнай, что ты следил за его женщиной.
Антон, мой любимый Антон, усмехается зло.
– Да этому уроду начхать на нее, а ее боготворить надо. Она прекрасна, – и любовно гладит то, что держит в руке. И Марк нажимает на паузу, увеличивая стоп-кадр. И я вижу в руках Антона фото Кати. Боль прожигает насквозь.
– Твой порядочный Антон, – Марк кривится на его имени, словно говорит о чем-то мерзком, – зарабатывал на шантаже. Соблазнял жен бизнесменов, снимал видео, а потом деньги требовал. Поражаюсь, как его до сих пор не убили.
На этих словах я бросаю быстрый взгляд на Марка. Мне становится страшно. Он усмехается.
– Было такое желание. Дикое. – Он сжимает набалдашник трости, пальцы белеют. Из-за меня? Из-за того видео? Но ведь на нем вовсе не я. – Но марать руки о такое… – он не договаривает. – Ты сама подсказала ему, как заработать. Рассказала о контракте. Вот он и заработал.
– А Катька при чем? – спрашиваю и не узнаю собственный голос. Он ломается, как лед. И в горле болит от произнесенных слов.
– Она ему отказала, – ухмыляется Марк. – И он вроде бы успокоился, даже прощения просил. И Катя пообещала ничего не рассказывать тебе. Но выносить его общество так и не смогла. Даже с твоего дня рождения сбежала.
Я ошарашенно смотрю на него. Полгода назад. Боже, да я такая счастливая была, что ничего не замечала. А Катька… Она рано тогда уехала. Расстроенная была. Неужели все, что говорит Марк, – правда?
– Я ее тогда забирал, а она злилась, – Марк задумывается.
А у меня перед глазами тот теплый весенний вечер. Черный джип у двора. Статный мужчина в черном, разговаривающий с отцом у калитки. Марк.
«Это очень несчастный и одинокий мальчик, девочка, – отцовские слова звучат в памяти так ясно, словно он и сейчас стоит передо мной, обнимая за плечи. – Очень несчастный и одинокий».
Выходит, это папа о Марке говорил тогда? Об этом холодном, чужом мужчине, как о близком и родном?
