бессильно против вооруженной до зубов конницы и босоногой толпы в потертых халатах. С ними нельзя договориться. Им нечего посулить.
Но как так вышло? Ведь ничего не предвещало… к полудню у стройки выступал факир, он дышал пламенем и взбирался по отвердевшей, как железный прут, веревке, а толпа хлопала и подбадривала его свистом. И еще булочки в форме цветка… Как же так? И почему так внезапно?
– Он потому и выслал тебя из столицы? – догадался Азрай. – Хотел уберечь?
Посланница не ответила, но молчание красноречивее слов. Вздохнув, воин кивнул:
– Мы беспокойный народ. Светлое собрание встречается, чтобы проложить новый курс, а в Царстве жгут базары. Но по-другому князья не понимают. В этом наше проклятие.
Зено молчала. Перегруппировавшись и опустив к земле пики, всадники пошли в новую атаку.
– Нам туда, – кивнул Азрай.
Он указал на амфитеатр, что высился чуть в стороне. Табра старый город, почти такой же древний, как столица, – только в ней не обитают цари, возводящие новые дворцы на месте старых. Здесь развалины соседствуют с новостроями, лавки и мастерские теснятся меж древних колонн с давно стертой резьбой. Улица огибала амфитеатр, здания словно прислонились к нему, а над крышами поднимался лабиринт подвесных галерей и обвалившихся проходов. Казалось, древняя постройка так же опирается на соседние здания, как они – на нее. На остатках позолоты в вышине горели отблески алого зарева.
– Мы не вернемся в торговый дом? – спросила Зено.
– Опасно. Лучше переждать здесь. Кто знает, что там творится?
При дворе или в посольстве она бы поспорила, но этой ночью воин лучше знал, что делать.
– Веди, – просто сказала она.
Развалины полнились шорохами и скрипом. Их шаги потревожили сонное безмолвие камня и праха, временами кусок кладки срывался к грудам мусора внизу. В первый раз Зено вздрогнула, когда осколок кирпича с гулким стуком рухнул во тьму. Потом она просто не обращала внимания.
На верхней галерее, где лунный свет пятнами ложился на неровный пол, по спине посланницы пробежал холодок. Каменная пыль скрипела под ногами, мягкие сафьяновые туфли превратились в рванье, ноги гудели. В развалинах пахло птичьим пометом, прахом, сладковатым запахом увядших цветов.
«Ты должна быть сильной, – убеждала себя Зено. – Ты дочь Нагады, из семьи отцов города». Слова, лишь слова… во мраке они значили еще меньше обычного.
Галерее все не было конца, и густой запах увядания усилился. Посланница почти с ненавистью смотрела Азраю в спину. Владыки, зачем им забираться так далеко? Неужели он не чувствует?.. Она вдруг поняла, что ее колотит в ознобе. Сам воздух дышал холодом, как ветер в середине зимы.
Должно быть, на мгновение в глазах помутилось, потому что в следующий миг воин оказался рядом и спрашивал:
– Что такое? Что с тобой?
– Ничего, – Зено обмякла и без сил опустилась на пол. – Зачем… было забираться наверх?
– Можем остаться здесь, – в голосе Азрая недоумение мешалось с беспокойством. – Я только хотел выйти на другую сторону, увидеть Шелковый предел. Можно…
– Не надо туда, – попросила она и сама подивилась, как жалобно говорит. Воин присел рядом, обнял ее за плечи, но тут же отстранился, заглянув в глаза.
– Боги, да ты горишь! Что с тобой?
– Не знаю, – слова покинули Зено, не шли на язык. – Я не…
– Ш-ш-ш! – остановил ее воин. – Видишь?
Они были не одни. В дюжине-другой локтей застыла изможденная девушка, такая неподвижная, что Зено не сразу разглядела, куда указывает спутник. Да и не разглядела бы, если б не цветные нити в волосах да еще блеск тоненького колечка на пальце.
– Пожалуйста, давай уйдем! – взмолилась посланница, но Азрай лишь цыкнул на нее.
Нет, она все-таки шевелилась. Девушка подняла руку, и шум бунта взвился над крышами с новой силой. Лязг оружия звучал ожесточенней, отчаянней и громче крики. Те, кто терзали друг друга там, внизу, бросились вперед с еще большей злобой.
– Давай уйдем, – повторила Зено.
– А если она тоже прячется? Мы можем помочь. И узнать, откуда она. Что там в других районах.
Владыки, он что, слепец? Глухой? Как можно не видеть, не слышать, не замечать? Если поспешить, они еще могут уйти… Посланница попыталась отползти прочь.
И в этот миг поняла, что поздно.
Оно было холодным и чуждым, таким чуждым, словно вовсе не имело разума. И все же нет, разум имелся, потому что… оно чувствовало. Страдало. Иссыхало. Безымянное. Одержимое. Неимоверная мощь струилась в нем, как скрытые от глаз подземные воды. Оно… жаждало, но само не знало, чего.
Посланницу сковал ужас. Мгновение застыло, как золотые языки пламени. Зено казалось, будто она тонет в сладкой вони старых цветов, в далеком перезвоне колокольцев – не в силах дышать, шевелиться, думать.
