Мы с Димой стоим, держась за крышку кабины. Мы выскользнули.
Нас согнули и защемили ребрами, но мы выскользнули. Мы еще не знаем куда, но мы выскользнули. Это оказалось совсем не больно, будто языком лизнуло по ребрам в области сердца, и мы едем мстить.
Ветер полощет нашу одежку, волосы, омывает ноздри и легкие, и окрестности летят нам навстречу и проносятся мимо. В кузове, на связках штакетника, подпрыгивают Сережа и Гена, Коля в кабине руководит полетом.
— Они очумеют… — радостно говорит Дима, — когда узнают о второй машине.
— Не ругай родителей, — говорит Сережа. — Мал еще.
— Я их позорю… — радостно говорит Дима. — И дед их позорит…
— Загоним рейки, накопим сумму… — говорит Сережа.
— Незаконно продавать, — радостно говорю я.
— Незаконно дерево жечь, — говорит Сережа. — Были ящики — будет забор.
Теперь самое важное то, что происходит без нас.
Я потом узнаю про это из разных источников — от милиционера, от Зинаиды, от соседки по квартире, где у нас с ней общий телефон, и от многих других.
Белые стены. Белые халаты. Темная ночь за окном. Телефон звонит. Дежурная сестра берет трубку.
— Институт Склифосовского слушает… Так… Когда? Сколько лет?.. Шестьдесят один?.. Фамилия? Лунев Геннадий Васильевич… Так. А второго как? Дима… Ждите.
Пауза. Дроновы дышат в телефон…
— Нет… — говорит дежурная. — Такие не поступали. Heт. Точно. Ну гражданин, если мы говорим нет, то…
Дронов положил трубку.
Потом в отделении милиции старшина снял трубку.
— Дежурный слушает… Когда ушли? Не волнуйтесь. Утром? Дед и внук? Как фамилия? Минуточку. Геннадий Васильевич и Дмитрий…
— Давай рассуждать спокойно, — сказал Дронов. — Это позор.
— Я не могу рассуждать спокойно, — сказала Валентина. — У меня пропали отец и сын.
— Ну почему пропали?
Валентина мечется по комнате.
— Ну позвони куда-нибудь, позвони! — с напором, говорит Валентина, и в голосе ее истерика — от нижнего до верхнего си-бемоль. — Сделай что- нибудь!
— Сядь, — сказал Дронов. — Для тебя любая девчонка черт-те кто… Это раз. Второе — почему ты все время оскорбляешь деда? Это глупо.
— Я?.. Ты сбежал от своих и живешь у нас — тебе легко говорить. Чем я его оскорбляю?.. Не взяла его с собой в поездку по Подмосковью? Так это когда было. Два года назад!.. О чем мы говорим? Где они? Что их связывает?
— Автомобиль, — сказал Дронов. — Твой отец решил купить машину.
— У нас есть… Не поняла… Что ты мелешь?
— У нас есть… У него нет, — сказал Дронов.
Некоторое время они молчат.
— А на какие шиши? — спросила Валентина.
— Ты сама знаешь.
— Нет… Мамино наследство он тронуть не посмеет, — сказала Валентина дрогнувшим голосом.
Дронов из пиджака, висящего на стуле, вытащил открытку:
— Вот… Извещение… Пришло вчера… Подошла его очередь на «Жигули»… Прочти.
Ночь такая тихая, что все звуки, не слышные днем, звучат преувеличенно громко, так же, как шаги молодого толкового мужчины, так же, как разговор, который он будет вести, войдя в телефонную будку. Здравствуй, Андрюша мой, я тебя вижу так отчетливо, что могу дотронуться до тебя. Мысленно. Нет. И мысленно не хочу.
Я слышу, как долго идут длинные гудки, как поскрипывает дверца, как наконец в трубке откашлялись и сонный женский голос:
— Але…
