— Почемууу!?
— Потому что я больше не подполковник! А капитан! Вчера меня понизили в звании! А ещё понизили тебя самого и моего зама Косякова.
— Для меня вы навсегда останетесь товарищем подполковником!
— О взаимности не мечтай, — поэтично вздохнул Гоголев. – Какого хрена ты орешь у меня над ухом в столь ранний час, младший лейтенант Андрюшкин?
Николай Николаевич Гоголев апатично курил сигарету – на плацу, рядом с недавно угнанным танком. Андрюшкин пытался изгнать командирскую апатию лучезарной улыбкой. Попытка осталась попыткой.
— Я пру из кабинета нашего нового командира, — развязно рассказал Аристофан. — Бегал к нему по важному делу. Хотел узнать, сколько бойцов из моего взвода он завтра потребует на тёщин огород, на прополку картошк…
— Полкан Чудачкин умотал в Столицу на дурацкое совещание, — равнодушно перебил Гоголев.
Пояснение осталось без внимания.
— Я пробыл в пустом кабинете секунду. И вот свершилось! – зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.
Апатия Гоголева всё-таки покинула его:
— Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..
— Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание Чудачкина, — гордо сказал Андрюшкин. – Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только новому комчасти! – Аристофан эффектно подбоченился.
— Корона – это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, — сделал нравоучительную ремарку Гоголев.
Ремарка традиционно была проигнорирована.
— Застрелили Баева. И я был шикарно прав. Только Баев расстался с сослуживцем, он сразу улетел на небо, — вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. — Но не один, а в обнимку с нарядом полиции. Ещё десятка честных граждан в реанимации. Так сказал человек-полковник.
— Ни хрена себе! — Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.
— Товарищ подполковник, я вас прошу о личной просьбе! – твердо попросил лейтенант Андрюшкин.
Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.
— Замолвите за меня словечко перед Чудачкиным?.. Чтобы именно я повез «Груз – 200» на родину Баева. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!
— Что? – охренел Гоголев.
— Хочу в Сибирь! Очень вас прошу! – Аристофан повесил на лицо фирменную улыбку.
Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.
Капитан взял младшего лейтенанта за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:
— Аристофан, ты – остолоп!
Улыбка у подчинённого соскочила. Он насуплено сказал:
— Товарищ подполковник, я вас люблю.
— Ты тоже педик!? – сощурил улыбку Гоголев.
На этом все улыбки иссякли.
— Я вас люблю, как крутого командира! – серьёзно заявил Андрюшкин. — Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! — не называйте меня остолопом. Да-да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Аристофан нежно высвободил свои уши, и с печальными глазами отошел прочь.
Гоголев лирично смотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
10. Эпопея с рисунком
Ранним утречком Жора стоял перед столом Михал Михалыча, в его рабочем кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах — Тима и Люсьен, в
