Но отец уже шел ко мне, и в его глазах горела ярость.
Мне показалось, сейчас он меня убьет.
Я сжалась от страха.
– Что ты сделала, Луцилия! Ты сама позволила ему?!
Что?! Я готова была разрыдаться, но не понимала, что происходит.
Я видела, как отец замахнулся, чтобы ударить меня.
Но тут между нами влетел Нарин.
– Не трогай ее!
И тяжелая пощечина досталась ему. Потом еще, уже в полную силу. Меня все же отец жалел, а Нарина никогда бы жалеть не стал. Он ударил так, что Нарин отлетел в сторону. Но тут же, спотыкаясь, вскочил на ноги и снова бросился между нами, защищать.
– Ах ты тварь! – заревел отец. – Тебя давно надо было прирезать!
Он выхватил меч.
Нарин стоял перед нами, раскинув руки, не пытаясь убежать, закрывая меня…
И тогда я испугалась по-настоящему.
– Нет! – закричала я. – Нет! Не надо! Мы ничего не сделали! Мы собирали вишню! Нарин рвал вишню для меня! Я не могла достать! Я попросила его! За что?! Папа, не надо! Не надо, пожалуйста!
Я кинулась стрелой, поднырнув под рукой Нарина, и буквально повисла на отце, уже не думая о себе и о том, что мне за это будет. Я схватила его за руку, пытаясь отобрать меч, я даже пыталась кусаться от ужаса, вцепилась изо всех сил. Главное – не дать ему!
– Вишню? – ревел отец. – Посмотри на себя!
Засохшие бурые пятна на платье.
Кровь? Я только сейчас поняла – они думают, что это кровь?
– Это вишневый сок! – закричала я. – Я собирала ягоды в подол, хотела собрать больше. Я испортила платье, прости! Я испортила… Я объелась вишни и уснула! Не трогай его! Он только нарвал вишни для меня!
Отец стряхнул меня с себя, как котенка. Потом приказал страже увести меня в дом. И целый месяц потом не выходить из комнаты, и никого не пускать ко мне. Я думала, что сойду с ума в одиночестве.
Сойду с ума, не зная, что с ним.
Ко мне приходила старуха. Она заставила меня раздеться, долго смотрела и щупала со всех сторон. Велела лечь и развести ноги и смотрела там… Было ужасно. Страшно и противно. Я рыдала потом два дня.
Кто-то сказал отцу, что мы с Нарином… что мы там спим вместе в кустах и что я…
Как это возможно?
Мне было так плохо, я готова была провалиться сквозь землю и умереть.
А Нарин…
Когда мне, наконец, позволили выйти, я узнала, что Нарин жив и все хорошо. Теперь уже все. Ему сломали руку и ребра, так избили, что неделю он вообще не приходил в себя. Но теперь прошел месяц, он немного отошел, окреп и начал вставать. Все хорошо, он сильный мальчик, скоро совсем поправится.
Очень долго мне было страшно даже смотреть в его сторону. Даже не из-за себя, а из-за него. Вдруг кто-то подумает снова…
Это все в тот, последний год. Мне едва исполнилось девять, а Нарину четырнадцать.
Еще немного, и я потеряла его окончательно.
Он шел рядом, глядя под ноги и иногда бросая короткие взгляды на меня.
По дороге он попытался снова взять меня за руку, но я отстранилась, и он не стал настаивать.
Я понимала, что сейчас он ни в чем не виноват и ничего не сделал, мне не за что обижаться, но… Дело во мне. Нужно время. Разобраться в себе. Мне ведь уже показалось, что у нас что-то может получиться, что все не так страшно, и хорошо, что я…
Ненадолго.
Он шел молча.
Он уже пытался говорить, объяснить мне, сказать, что не стоит слушать какую-то старуху, и не все ли равно? Какое мне дело до чьей-то болтовни? Важно лишь то, что думаю и чувствую я сама. Только это.
Я понимала.
Я была согласна с ним.
Я видела, что он переживает за меня. И если бы мог, если бы это хоть что-то значило, то готов был снова броситься грудью меня защищать. Даже
