Отчего-то вспомнилось, как он жонглировал яблоками на рынке, как держал за руку, как обнимал меня в реке. Все это было так просто. Там были только мы вдвоем, и ничего больше не имело значения. Можно было не думать ни о чем, отбросить… Ни прошлого, ни будущего, лишь один только этот чудесный момент. Только мы.
– Я не знаю, что сказать тебе, Тиль, – он смотрел мне в глаза. – Мне все время кажется, что оправдываться неуместно. Есть поступки, и они никак не изменятся, что бы я тебе сейчас ни начал объяснять.
Его пальцы на моих плечах чуть подрагивали, все время пытаясь сжаться, но не сжимаясь.
Есть поступки…
То, что было – просто отчаянье.
Я сама пыталась сбежать от него. А он от меня – вот так.
Чуть подалась вперед, прислонилась лбом к его груди.
Это так сложно.
Но понять легче, чем забыть.
– Мой господин выражает свою озабоченность по поводу этой трагедии и надеется на объяснения и компенсацию.
Иллаль-бей церемонно поклонился. Посол Тааракара. Не купца и уважаемого человека Орса на этот раз, а самого эмира. За спиной бея стояли воины. Все они сдали оружие, входя в Небесный Чертог, но вид у них был такой, словно они тут хозяева и каждый может голыми руками разделаться с сотней вооруженных гвардейцев.
– Эта трагедия потрясла меня до глубины души, – сказал Эрнан. – Но вы должны понять моих людей. Они не могли поступить иначе, видя, как принцессу Таррена и мою невесту пытаются силой посадить в лодку.
Адаль-ин-Дидар, тот молодой и косоглазый, что приезжал за мной, был придворным врачом и любимым другом эмира. По крайней мере, если верить словам Иллаль-бея. Эмир скорбит о потере.
– Мне сказали, принцесса шла сама, никто не принуждал ее.
– Мне угрожали, – сказала я. – Обещали убить, если я не подчинюсь.
Все это мы уже обсудили с Эрнаном заранее. Мне было страшно, хоть я и понимала, что Эрнанан меня ни за что не отдаст. Но если дошло до эмира – дело серьезное.
Это все из-за меня.
Эрнан выглядел совершенно спокойным, невозмутимым.
– Вы полагаете, мои люди могли поступить иначе?
– Ваши люди сами принимают решения? – удивился Иллаль-бей.
– Мои люди способны самостоятельно принимать решение в ситуации, когда жизни кого-то из королевской семьи угрожает опасность и необходимо действовать без промедлений.
– Леди Луцилия пока не часть вашей семьи. Она ваша пленница.
– Она принцесса Таррена, этого достаточно. И она под моей охраной.
Посол склонил голову в знак согласия.
– Я полагал, послы, прибывшие с мирными целями, – сказал он, – так же находятся под вашей защитой.
– До тех пор, пока они не решат похитить принцессу из дворца.
– Принцесса принадлежит достопочтимому Орсу, он заключил с Тарреном договор. И вы, ваше величество, как законный правитель и преемник, полагаю, серьезно относитесь к договоренностям ваших предшественников. Иначе, полагаю, Гилтас тоже может считать договор, заключенный с Майлогом, недействительным? А так же Гилтас может вернуть себе Восточный Улар, отошедший к Таррену по старому договору?
Лицо Эрнана было непроницаемым. Я знала, что внутри все кипит, но внешне – лишь холодное спокойствие.
– Полагаю, у вас нет полномочий обсуждать договоренности Гилтаса и говорить от имени Кайлар-шаха.
– Безусловно, ваше величество. Я просто хочу понять…
Это длилось невыносимо долго. Никто не собирался уступать, Иллаль-бей чувствовал за собой всю силу своего эмира, несметных богатств и многотысячной армии Тааракара, он не сомневался в возможности получить желаемое, а Эрнан просто не мог пойти на уступки.
Иллаль-бей хотел меня, компенсации за жизнь Адаль-ин-Дидара, компенсации за задержку и потерю мной девственности и еще крови. Он требовал выдать Лохана, который командовал стражей и отбил меня у тааракарцев.
От компенсации Эрнан не отказывался, а вот отдавать меня и Лохана категорически не хотел.
– Мы вернем деньги, уплаченные достопочтимым Орсом. Треть мы готовы передать сейчас, остальное в течение года.
– У короля Таррена не хватает средств вернуть задаток бедному тааракарскому купцу?
– У короля Таррена деньги не лежат мертвым грузом, все вложено в дело. Возвращать средства, вложенные в прибыльные предприятия, значит
