Они полчаса ехали к зоопарку, виляя по безлюдным улицам, объезжая завалы по садам и теннисным кортам. Рэнсом, сидя рядом с Уитманом, старался запомнить дорогу в этом лабиринте. Зоопарк располагался в трех милях от городского центра. Когда-то это был приятный район ухоженных домиков, но теперь вся округа превратилась в ветхие заброшенные трущобы. Древесные стволы и решетчатые изгороди разделяли участки, на которых, добавляя дыма в забитое пеплом небо, дымились костры. На обочинах сбились автомобили с открытыми дверцами. Они проехали пустой торговый центр с закрытыми или забитыми досками витринами. В разломанных картонных коробках копошились тощие собаки.
Резкий переход от Ларчмонта, где еще теплилось подобие нормальной жизни, ошеломил Рэнсома. Здесь, в черте города, исход случился внезапно и оставил следы разрухи. Там и здесь между рядами машин пробирались одинокие пешеходы. Раз перед ним на перекресток выскочил древний грузовичок, забитый мебелью и вещами, с втиснувшимися в кабину родителями и детьми – и скрылся во мраке улиц.
За полмили от зоопарка главную улицу перегораживали десяток машин, зажавших пытавшийся выехать задним ходом грузовик. Уитман выругался, быстро огляделся и, не притормозив, свернул в сторону, на проезд к маленькому одноэтажному дому. Цистерна с ревом прокатила под кухонными окнами, сбила мусорный бачок. Рэнсом успел заметить лица с ужасом уставившейся на них седой пары.
– Ты их видел? – крикнул Рэнсом, которому представилось недалекое будущее, когда супруги останутся одни в покинутом городе. – Им кто-нибудь помогает?
Уитман словно не услышал. Рэнсом с трудом уговорил одноглазого водителя отвезти его к зоопарку – под тем предлогом, что в воду надо добавить вакцину против бешенства. Одержимый животными, Уитман ни о ком другом не хотел думать.
Выезд от дома на параллельную улицу перекрывал легкий забор. Сразу за воротами у дороги стояла легковушка. Уитман, почти не сбавив скорости, повалил преграду. Заостренные жердочки расщепились, как спички. Унося на капоте целую секцию забора, машина проехала мимо дома и чуть замедлила ход перед столкновением с другой машиной. Водовозка вышибла легковушку на проезжую часть, смяв ею радиатор какого-то грузовичка и заставив откатиться дальше, до следующей машины. По ветровому стеклу разбежался морозный узор, а потом стекло треснуло и вывалилось наружу.
Где-то жалобно тявкнула собака.
– Смотри, там! – предупредил Рэнсом.
Из-за угла в пятидесяти ярдах дальше по улице за ними молча наблюдали две женщины. Их грубые широкоскулые лица прикрывали черные платки в желтых пятнах пепла. Окаменелые взгляды напомнили Рэнсому древних монахов.
– Рыбачки, – сказал он. – Приехали с озера.
– Нечего о них думать, – бросил Уитман. – Пока в стаи сбиваться не начали.
Рэнсом откинулся назад, впервые осознав, что если это мрачное пророчество и сбудется, его уже здесь не будет. Встреча с Ломаксом и его сестрой что-то стронула в нем, заставила понять, что роли одинокого отшельника, медитирующего о прошлых грехах и упущениях, ему не видать. Обожженная земля силой навязывала другие, жестокие роли.
Ее влияние уже затронуло Ломакса и Миранду. Ломакс, как ни странно, пугал Рэнсома меньше. Миранда же, с ее белыми космами и полной беспощадностью, представлялась ему привидением, неизменно появляющимся во времена бедствий – прокаженной ламией, из тех, что преследовали Древнего Моряка. Быть может, этот фантом воплощал некие архаические воспоминания, то ли прошлого, то ли будущего времени, в котором больше всего ценились боль и страх, и не было другой альтернативы, как эксплуатировать эти эмоции.
Это беспощадное своеволие, эта бесконечная свобода, не ограниченная никакими рамками морали, выражались в фигуре пепельноволосой ведьмы. Глядя на засыпанные пеплом дома и улицы, слыша вопли зверей из-за стены зоопарка, мимо которой проезжала машина, Рэнсом воображал среди горелого мусора Миранду – в измаранной одежде, с лицом испорченного херувима.
Однако отношения Ломакса с будущим, как и собственная затерянность в проступающем все ярче прошлом, терзали Рэнсома. Казалось, Ларчмонт последних дней предоставлял ему возможность выбора пути, но Рэнсом уже сейчас чувствовал, что Ломакс прав. Если будущее, как и его личное время, населено образами смерти, небытием, какое бывает до рождения и за могилой, почему не связать эти химеры с ужасающим обликом Миранды Ломакс? Рэнсом слушал крики животных, рычание – словно за стеной рвали ткань, и думал – они проснутся мертвыми.
Подъехали к воротам зоопарка. Уитман остановил цистерну у металлического барьера, закрывавшего служебный въезд. Рэнсом, выйдя из кабины, поднял шлагбаум, и машина по проезду за клетками двинулась к водокачке.
Рэнсом пошел по главной дорожке. В мелкой лужице на краю пруда сбились в кучку два десятка розовых фламинго. Вода у них под ногами превратилась в тусклую жижу. Проволочную сетку вольера накрыли брезентом, но птицы заметили Рэнсома и забеспокоились, беззвучно приоткрывая клювы.
Над всей территорией звучал монотонный хор воплей и воя, дикие крики отдавались от бетонных стен загонов. Маленькие клетки, где содержались декоративные мартышки и птицы, пустовали. В одном загоне лежал издохший верблюд. По клетке рядом беспокойно метался большой гималайский медведь, задевал решетку головой и лапами. Гиена, не переставая скулить, уставилась на Рэнсома взглядом слепой свиньи. Гепарды из третьей клетки повернули ему вслед маленькие хищные головы.
