– Он отправляется с папой в библиотеку, ты же знаешь.
– И это, – добавила Элизабет, – серьезный проступок.
– Ну вот, видишь! Даже папа пытается избавиться от этого ужасного человека, и я не понимаю в таком случае, почему это не дозволяется мне. Боже! Он такой нудный. Не представляю, кому такой может понравиться.
Сара склонилась над своим рукоделием, плотнее сжав губы.
Мистер Коллинз ничего не мог поделать со своей неуклюжестью и нелепостью. Уж таким он явился на свет, такими качествами наделила его природа, такое воспитание он получил – или не сумел получить. И если он не знал правил, заведенных у них в доме, то лишь потому, что с ними его никто не ознакомил; предполагалось, что он должен догадаться, постичь их внутренним чутьем. Ну а когда ничего из этого не вышло, его взяли и осудили за неудачу.
– Папа там гостей не принимает.
– А если бы мог, то и нигде бы не принимал.
– Да, но не в
Сара покосилась на прелестные свежие личики, светящиеся от собственной смелости, и мысленно перенеслась в то утро накануне Михайлова дня, в холодный коридор с запахом мочи из горшка, к плотно закрытой двери в библиотеку, из-за которой доносились голоса. Миссис Хилл, стало быть, туда допустили, подумала она, хотя, миссис Хилл гостем определенно считаться не могла.
Лидия фыркнула, топнула и села, болтая ногами в великоватых ей туфельках Джейн.
– Мистер Коллинз – папин кузен, так кому же и страдать от этого господина, как не папе? – Вдруг Лидия ошалело уставилась на туфли, словно осененная внезапной мыслью. Из уст ее вырвался вопрос: – А новые банты мы заказали?
Взоры всех присутствующих устремились на бальные туфли, повисшие у Лидии на кончиках пальцев. Один бант развязался, разлохматился и посерел от пыли. Его плачевное состояние служило живым свидетельством рвения, с каким мистер Бингли танцевал с Джейн на балу в Меритоне. Второго банта не было в помине.
– Бог мой, и впрямь, заказали?
– Я нет.
– И я.
– А маме ты об этом напомнила?
– Нет.
– У нас еще должен был остаться запас. – Джейн подошла к комоду, выдвинула ящик и принялась рыться в его содержимом, озабоченно наморщив прелестный лоб.
Несколько бантов и в самом деле нашлось, но до того разных по фасону, цвету и степени изношенности, что из них удалось составить только две пары – голубую и желтую. К тому же желтые банты можно было назвать парой лишь условно. Примерно одного размера, они весьма заметно различались оттенками: один был явственно лимонным, другой же, как отметила Лидия, скорее горчичным.
Пока происходила эта суета, Сара продолжала работать, не отрывая глаз от шитья. Она вслушивалась в завывания в каминной трубе, замечала, как от ветра пляшет огонь и колеблется свет: при одной мысли о непогоде кожа покрывалась мурашками.
– Мне к моему платью нужны будут розовые, – заявила Лидия.
Сара прикрыла глаза и тихонько, почти неслышно вздохнула.
– И чтобы огромные, точно капустные кочаны! Самые большие, какие сумеешь достать. Ты ведь знаешь, какой надобен оттенок розового – под платье из того чудесного муслина. А лучше прихвати-ка с собой лоскуток для сравнения, чтобы цвет в цвет подобрать. Благодарю, Сара. Ты прямо настоящее золото.
Сара отложила шитье.
– Да, – произнесла Элизабет, бросая огорченный взгляд на запотевшее окно, по которому барабанил дождь. Оконные стекла дребезжали от ветра. – Боюсь, что за бантами и в самом деле придется посылать.
Путь до города по большаку оказался долгим и тягостным. Дождь висел сплошной пеленой и, казалось, отрезал Сару от всего мира. Довольно скоро зонт начал пропускать воду, капли падали на плечи и просачивались до самой кожи. Юбка отяжелела от воды. За это время мимо не проехало ни одной кареты – на ее счастье.
Сара попробовала вообразить, будто прогуливается по Лондону: улица вымощена, по обеим сторонам высятся дома с ярко освещенными окнами. Вот она идет по сияющей сводчатой галерее, там так тепло, светло и сухо. Она любуется витринами с модными шляпками, сверкающими драгоценностями и горами конфет. Но тут вдруг перед ней появляется дама – кажется, Элизабет, совсем уже взрослая, в необыкновенном оранжевом спенсере и модной шляпке – и протягивает ей пакет, еще один, следом шляпную картонку, на которую продолжает наваливать все новые и новые свертки, а когда Сара, не удержав, роняет один из них, повзрослевшая Элизабет бранит ее за неловкость и невнимательность.
