поближе. Джеймс невозмутимо продолжал снимать и раскладывать части упряжи.
– Все это, – рукой с зажатой в ней сигарой обвел Уикхем чистые стойла, гору соломы, кожаную сбрую, лоснящиеся шкуры лошадей, – все это хорошо для безусых юнцов, девиц да старикашек. Такая работа недостойна мужчины.
– Вам виднее, сэр.
– А ведь настоящей работы немало, уверяю, стоит только захотеть.
Джеймс выпрямился, аккуратно сложил ремни упряжи. Уикхем, со всей его развязностью и язвительностью, просто щенок и не более того. Огрызается и рычит без повода.
Молодой офицер склонил голову, изображая раздумья:
– По-моему, здешний старик дворецкий – просто мешок с костями, никому не нужная рухлядь, вот ему простительно прозябать в деревне и бить баклуши. – Уикхем ткнул сигарой в сторону Джеймса. – Но ты-то, любезный, ты – другое дело.
– Вот как, сэр?
Джеймс занялся теперь недоуздком и не поднимал от работы глаз, высвобождая гриву из-под затылочного ремня.
– Мужчина без семьи на руках, не имеющий других перспектив!.. – Уикхем приложился к своей почти уже докуренной сигаре и, выпустив клуб дыма, продолжал: – Тебе, братец, нужно обратиться к офицеру-вербовщику. Вот как ты должен поступить. В наши времена это долг каждого здорового и крепкого мужчины, любящего свою страну.
– Мне и здесь неплохо, – буркнул Джеймс, вешая на стену упряжь и отряхивая ладони.
– Вон оно как. Что ж, понятно. – Уикхем бросил окурок и загасил его носком начищенного сапога. – Ты, как я вижу, отъявленный трус, и с этим ничего не поделаешь.
– Неужели?
– Да, именно так.
– Тогда скажите, сэр, – вдруг услышал Джеймс собственный голос, – будьте так добры…
Уикхем, уже отвернувшийся было, чтобы уйти, замер и оглянулся:
– Что?
– С вашего позволения…
– Ну…
– Где проходили последние боевые действия, в которых вы участвовали?
Уикхем уставился на него, озадаченно мотнув головой.
– В Испании это было или в Португалии?
Офицер нахмурился:
– О чем ты, парень?
– Может, вы принимали участие в осаде Росаса? Или сражались при Вимейру? Или бились с французами в Корунье? [11]
У молодого офицера пылали щеки.
– Да как ты смеешь…
Джеймс поднял глаза, воплощенная невинность:
– Я всего только хотел узнать, где именно вы завоевали право называть меня трусом.
– Будь у меня порядочное состояние, я бы служил…
Джеймс отвесил поклон:
– Приношу свои извинения, сэр. Я забыл, что вы лишь недавно купили свой офицерский патент.
– Я предприму все, от меня зависящее…
Джеймс, взяв кобылу за повод, провел ее вплотную к Уикхему и выпустил во двор.
– Осмелюсь предположить, совсем скоро вам представится возможность обагрить руки кровью. На севере ситуация многообещающая. Казнить рабочих – поистине подходящее дело для мужчины.
– Но луддиты[12] опасны…
Джеймс подошел к старому пегому жеребцу, который горделиво шагнул ему навстречу, переступив копытами, обросшими густой длинной шерстью.
Уикхем тем временем успел собраться с мыслями:
– Да-да, опасны, они преступники, все эти луддиты, они угрожают собственности, процветанию нации, всему роду человеческому…
– Склоняю голову перед вашей осведомленностью, сэр. – И Джеймс действительно поклонился.
Не произнеся более ни слова, он повел лошадей через двор и вниз, на поле, которое им предстояло вспахать под яровые. Лошади шли по обе стороны
