овец на холме окутывал пар. Саре не спалось. Часы на колокольне только что пробили полночь. У нее замерз нос, а каждый выдох повисал облачком. Дом погрузился в тишину, если не считать тихого дыхания Полли и астматических хрипов мистера Хилла из другой комнаты.
Чердачные оконца над конюшней изнутри затянуло льдом. У Джеймса от холода болезненно сводило мышцы, уснуть никак не удавалось. Тусклая свеча не грела, а лишь распространяла чад прогорклого бараньего жира. Замерзнуть окончательно не позволяло слабое тепло лошадиных тел, поднимающееся снизу. С ним в комнатку проникал и запах конюшни: пахло сеном, навозом, теплым мускусом лошадиного пота.
Джеймс к этим запахам привык. Неделями он почти не обращал на них внимания. Но сейчас запахи будто заново вошли в его сознание и нахлынули с новой силой. Здесь, в этом месте, запахи были особыми, близкими, а его мысли рвались далеко отсюда.
Он сидел на кровати в одной сорочке, набросив на плечи одеяло, с картой Шотландского нагорья, разложенной на коленях. Такой способ представления сухих сведений о ландшафте был ему в новинку: штришки-галочки, нанесенные пером, изображали горы, крохотные деревца – леса, голубые кляксы передавали очертания озер. Ему хотелось посмотреть карты других краев, тех, где он когда-то побывал. Хотелось, глядя на них, мысленно пройти по дорогам, по которым он однажды ступал своими ногами. Вот бы показать эти карты Саре… но он запрещал себе думать о Саре. Нельзя позволять себе испытывать к ней тягу, нельзя заставлять ее так рисковать. Всякий раз, как Сара появится в его мыслях, он будет поднимать ее и отставлять в сторонку, возвращаясь к этим любопытным обозначениям на карте. Смотри-ка, да ведь это лес, станет он думать. Ух ты, какие скалы… Но она явилась снова и встала перед ним. Из-под чепца выбились пряди, она хмурится, собираясь выплеснуть содержимое ведра… Ну уж нет! Джеймс поднял ее и отставил в сторону. Он не должен думать о Саре.
Расправив бумагу, он снова закутался в одеяло. Область Дамфрис и Галлоуэй. Поразительно интересно.
Хлопнула дверь на кухне, и Джеймс замер, прислушиваясь. Это Сара – он узнал ее шаги. Что ей понадобилось в этот ночной час? Он встал, подошел к окну, потянул в сторону занавеску, как раз вовремя, чтобы заметить внизу окутанный морозной дымкой силуэт. Девушка, нагнув голову, входила в дверь конюшни, расположенную прямо под окном.
Джеймс скинул одеяло, схватил куртку, начал ее натягивать, но остановился, поморщившись, расслабил судорожно сведенные мышцы. Одеяло свисало со стула, он поднял его, свернул и положил в изножье кровати. Потом снова сел на кровать и сделал вид, что рассматривает карту.
Она вошла. Она у него в комнате. Неподдельная, как сама жизнь, и пугающая его даже больше, чем жизнь. Темные волосы, по-птичьи острые плечики, хрупкую фигуру не разглядишь: она целиком замотана в истертый синий плащ, что всегда висел у черного хода. Этот цвет очень ей к лицу. Сара протиснулась внутрь ровно настолько, чтобы присесть на краю люка, спустив ноги в мускусный воздух конюшни и обратив к нему свое милое, такое волнующее лицо, освещенное пламенем свечи.
– С добрым утром, – произнесла она.
У него пересох рот.
– Что?
– С добрым утром.
Она подтянула ноги и встала. Чулок на ней не было, башмаки надеты на босу ногу.
– Сара…
Топая тяжелыми башмаками, она подошла к нему вплотную. Посмотрела вниз, на карту.
– Что это?
– Сара…
– Это картина?
– Это карта.
– Что за карта?
– Шотландии.
– Шотландии? – Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть. – Как красиво!
Завиток волос упал ей на лоб. Через приоткрытый ворот синего плаща Джеймс краем глаза видел белую кожу. Под плащом ничего не было, кроме тонкой сорочки. Он отвернулся, но девушка стояла так близко, что он чувствовал ее запах – запах работы, твердого мыла, ванили.
– Сара.
– А ты там бывал? – Она присела рядом с ним. – В Шотландии, я имею в виду.
– Нет, но… Сара, прошу…
Ее ясные глаза изучали его.
– Что такое?
– Иди к себе. Пожалуйста. Возвращайся в свою постель.
Она сидела совсем рядом, так что их бедра соприкасались. Полотно, шерсть, бархат, полотно. По обе стороны от тканей – тепло и биение их разделенной плоти. Джеймс поднялся и отошел, стараясь увеличить дистанцию между ними.
