– Видишь ли, такому человеку, как я, – начал он, тщательно выговаривая слова, – трудно обрести свое место в мире. Ни рыба ни мясо – вот что я такое. Лягушка. А то и жаба. Нигде в мире не находится для меня места, только в грязи. Ты-то… ты превосходно здесь устроился. Уютный мирок. С маленькими радостями. Но ты как собака на сене – мешаешь мне получить свое.
Джеймс хотел ответить, но не нашел слов.
– Даже не надейся, что это сойдет тебе с рук. Любой скажет, что маленькую шлюшку пора пошерстить, она уже в самом соку…
Впоследствии, вспоминая, как все случилось, Джеймс всякий раз приходил к выводу, что каким-то неизвестным науке образом на мгновение вышел из своей телесной оболочки. Он отдавал себе отчет в том, что делает, и понимал, что за этим последует, и все же не остановился. Словно со стороны, он видел, как его собственная рука ставит графин на обеденный стол, хладнокровно и аккуратно, а ноги, одна за другой, делают два шага вперед, к клонящемуся набок офицеру. Какое же это было наслаждение – перестать сдерживаться! Джеймс сбросил с себя этот груз с великим облегчением, как в жаркий день снимают тяжелый плащ.
Его кулак пришелся Уикхему в висок. Отличный удар, на который офицер не ответил и даже не попытался уклониться, просто потому, что ничего подобного не ожидал. Уикхем завалился назад, на столик, отчаянно замахал руками в поисках опоры, так что бутылки и графины, дребезжа, закачались.
Ну вот, подумал Джеймс, дуя на костяшки пальцев, восстанавливая равновесие и принимая стойку в ожидании ответного удара, вот я и пересек черту, за которую не должен был заступать. А я это сделал…
– Ты не имеешь права ко мне прикасаться! – В голосе Уикхема слышалось скорее удивление, чем гнев. Он попытался выпрямиться, потрогал висок, посмотрел на пальцы. Крови на них не было. Удар не рассек кожу. – Есть же законы, дьявол тебя побери! Ты что же, не слышал о законах? – Он снова коснулся виска, потом еще раз и, к изумлению Джеймса, расхохотался. Порывшись в карманах, вытащил пачку тонких сигар и прикурил одну от свечи. – Дело в том, – продолжал он, – что у меня были подозрения, но не хотелось тратить на тебя силы и время. Но теперь ты сперва перечишь мне, а потом и дерешься – после этого мне уже не жаль сил и времени.
– Вы человек совсем молодой, – заговорил Джеймс. – Необстрелянный, даже сапоги еще не разношены. Я вас не боюсь.
Уикхем потер подбородок, высоко поднял брови, как бы говоря: неужели? Вернувшись к напиткам, он наполнил свой бокал, налил второй и протянул его Джеймсу. Джеймс только посмотрел, но не взял.
– Да будет тебе, бери. От солдата солдату.
Джеймс кивнул. Он наблюдал, как его рука поднимается, чувствовал, как защипало разбитые костяшки, когда пальцы обхватили бокал, видел, как бокал поднимается к губам. Сделал глоток, ему обожгло рот. Виски. Он поставил бокал на столик рядом с графином. Рука дрогнула, и бокал громко звякнул о столешницу. Пути назад не было.
– У вас нет доказательств, – сделал он попытку. – Вам никто не поверит.
Уикхем пожал плечами:
– Мне не составит труда разыскать свидетельство о приведении тебя к присяге. Обращусь к мировому судье, чтобы удостоверить подлинность. Но отчего-то я уверен, что не сумею найти бумаг на увольнение, а? Надо бы заняться и поискать их. Но я по натуре создание беспечное, усердно трудиться мне не хочется, так что, думаю, я и не стану этого делать. Достаточно будет упомянуть об этом вначале мистеру Беннету, а потом моему полковнику. Вскользь, в разговоре. Упомяну сначала о своих подозрениях и о том, что случилось здесь. Этого хватит с лихвой, ты, надеюсь, это понимаешь? Мне не придется даже пальцем пошевелить.
Первым делом надо оградить от этого старика.
– Мистер Беннет…
– О, мистер Беннет обязательно должен узнать, как ты считаешь? О тебе. Он доверял тебе и должен знать, что ты замыслил. Обокрал горничную, поднял руку на джентльмена… – Уикхем подлил себе виски, внимательно оглядел бокал. Вдруг он резко поднял голову и уставил на Джеймса светлые глаза. – Дезертировал из армии. И это самое главное. В военное время.
Это должно было случиться, опасность всегда шла за ним по пятам. А он расслабился, размяк в тепле, стал беспечным, и она подкралась и вонзила зубы ему в шею.
– Так что, полагаю, самое лучшее для тебя – бежать отсюда со всех ног.
Из салона донесся шум, взрыв смеха, огоньки свечей затрепетали, разгорелись ярче. А как же Сара? Джеймс встал и пошел к двери.
– А иначе тебя вздернут, так и знай, только попадись им в руки. Или запорют, снимут шкуру напрочь.
В коридоре свечи в канделябрах горели ровно. Пусто, только угловатые тени кругом. Где же она?
Уикхем крикнул ему вслед:
– Они тебя колесуют, приятель! Колесуют, черт подери!
Джеймс на ощупь двигался по коридору, ведя рукой по стенным панелям. Он доковылял до кухни; огонь прогорел, в очаге тлели угли, рядом прикорнул чужой слуга.
