сердечного галаадского бальзама. И она же поддерживала голову миссис Беннет очередные три месяца спустя, когда та начала по ночам вскакивать в одной сорочке и давиться слюной над умывальником. С каждым разом недомогание ее становилось все тяжелее.
– Я не знаю, как мне все это выдержать, Хилл, просто не представляю…
Время от времени миссис Хилл получала весточку о ее мальчике. Его звали Джеймс Смит – фермер с женой выдали его за осиротевшего сына двоюродной сестры. О нем хорошо заботятся, уверял мистер Беннет, который ездил на ферму, чтобы заплатить за заботы и навестить мальчонку. Все держалось в строжайшем секрете, но у жены фермера стали появляться обновки получше, чем у ее соседок, в доме чаще, чем положено, водился сахар и приличный чай. Соседи наверняка что-то заподозрили, миссис Хилл в этом не сомневалась: соседи всегда примечают такие вещи. Они все заметят, и пойдут разговоры.
Вернувшись из поездки, мистер Беннет вызывал миссис Хилл колокольчиком, и она шла в библиотеку, чтобы услышать отчет хозяина о том, что мальчик здоров, вытянулся и прибавляет в весе. Она кивала и не плакала, но темное море внутри колыхалось и волновалось. Вот и хорошо, говорила она себе, выходя из библиотеки и возвращаясь вниз, на кухню. Пусть уж он лучше растет на свежем воздухе, на молоке и ходит в воскресную школу, иначе оказался бы в работном доме или нищенствовал и скитался по дорогам, ведь она-то ничего другого не сумела бы ему дать. И что бы она ни делала и ни говорила, как бы ни молила и ни угрожала, мистер Беннет не предложил бы ей ничего лучшего. Он ни единого разу, даже когда только узнал о ее затруднении, не рассматривал возможности их брака.
Семейство продолжало расти, девочка рождалась за девочкой, и каждая последующая причиняла все больше хлопот. Годовалая Лидия уже носилась по всему дому неугомонным шариком, а ее старшая сестренка Китти все еще не могла научиться пользоваться горшком. Миссис Хилл, измученная и похожая на тень, завела речь о том, что хорошо бы взять девочку из приюта – в горничные. В конце концов, это даже помогло бы сэкономить – не пришлось бы приглашать для стирки деревенскую женщину. Миссис Хилл подыскала сиротку, девочку-худышку лет шести, прошептавшую, что ее зовут Сара. Девочка прожила в работном доме целых шесть месяцев, а это означало, что она наверняка не заражена тифом, унесшим жизни ее родителей и брата. У миссис Хилл ныло сердце от жалости к этой малютке с глазами вполлица – да нет, больше к родителям, чем к самой девочке: как, должно быть, они ужасались при мысли, что дочь останется совсем одна! Ради них и ради девочки миссис Хилл решила, что полюбит ее. И полюбила, насколько это теперь было ей по силам.
А однажды мистер Беннет вызвал миссис Хилл в библиотеку, и она не увидела привычного выражения спокойствия на его лице, оно будто окаменело. Он даже не поднял на нее взгляда.
– Мальчик убежал, – сообщил он. – По всей вероятности, завербовался в армию.
– Но его ищут? Вы уже попытались отыскать его, вернуть?
Мистер Беннет поиграл ножом для разрезания страниц, отложив его, взялся перебирать бумаги, делая вид, что внимательно их читает.
– Ему двадцать, миссис Хилл. Он уже взрослый. Теперь он может сам выбирать себе дорогу в жизни.
– Но почему, почему именно армия? Это ужасно, его необходимо разыскать, вы должны выкупить его со службы.
Прикрытые глаза, едва заметное движение головы.
– Это не обсуждается, миссис Хилл.
Пойдут разговоры. Скандал. Ну конечно. Скандал для него нежелателен!
Маргарет страшно ошиблась, это был ее чудовищный просчет, лишь теперь она поняла: им с сыном пришлось столько страдать лишь ради того, чтобы не бросить тень на имя отца.
Глава 2
1808
Прежде, до того дня, как они выступили, Джеймс никогда не видел моря. Горстка новобранцев, деревенских парней и беглых подмастерьев, непривычных к башмакам и оттого маршировавших на редкость неуклюже, добралась до Портсмута и погрузилась на корабль. Взглянув на море в первый раз, Джеймс был поражен его серебристым блеском и тем, что оно, пребывая в беспрестанном движении, всегда остается в своих границах. Море показалось ему прекрасным и чудовищным одновременно.
Вскоре город заслонил море от глаз, шум и сутолока окружили Джеймса. Они, без пяти минут солдаты, были героями и знали это, ведь толпа приветствовала их криками, а девушки бросали им цветы. Герои отправлялись в Португалию, чтобы оттуда с боями пробиться в Испанию, защитить праведных монархов и освободить людей от тирании. Если корсиканского людоеда не остановить… но этого не следовало допускать даже в мыслях – они его непременно остановят, причем раньше, чем Англии снова придется собирать против него армию и флот.
Доблесть новобранцев укреплялась бесконечными часами муштры: строевые экзерсисы, ружейные и штыковые приемы, стрельба из полевых орудий, уход за лошадьми и подчинение грубым выкрикам мужчин, чей странный выговор порой было не разобрать и чьи приказы требовалось исполнять сию же минуту. Новые навыки вколачивались бесконечными повторениями. Джеймс стал вторым канониром, в его обязанности входило чистить пушечный ствол. Ему нравилось звучание этих слов. Было приятно иметь имя, звание и определенные обязанности. До сих пор он был «никто и звать никак», как говорила ему Карга.
