– Опять леди Кастл с дочками? – несколько недружелюбно уточнила Дезире.
– Увы, – притворно вздохнул Бристан. – Прошло три месяца, а ни одна из девочек леди Кастл так и не забеременела.
Дезире нахмурилась и позволила себе высказать то, что так долго кипело в глубинах ее души:
– Неужели после стольких попыток вам все еще непонятно, что мальчика не интересует этот аспект жизни взрослых? Разум принца Глошада застрял в раннем детстве, и я боюсь, что ваши попытки навредят его хрупкому здоровью…
– К сожалению, Дезире, – прервал возмущенный монолог женщины Бристан, – мы не можем оставить этих попыток. Старшей ветви нужен наследник и продолжатель рода, иначе дом угаснет и не сможет бороться за власть.
Пожилая няня вздохнула и сжала сухими пальцами край нарядного фартука, искусно расшитого норидийскими рукодельницами. Она мечтала защитить своего мальчика от всех этих воронов, слетавшихся с регулярной частотой в замок, чтобы клюнуть, да посильнее, все еще живое тело Глошада. Но это выше ее сил.
– Не стоит расстраиваться, Дезире. В детстве застрял только разум принца, но не плоть. – Бристан вновь улыбнулся. На этот раз улыбка вышла масляной и двусмысленной. – Будем надеяться, что одна из дочерей леди Портек сможет пробудить в наследнике желание. А пока… Подготовьте принца к вечеру.
Несмотря на возмущение и явный протест, Дезире сняла фартук, отвернулась и тихо прошептала:
– Хорошо.
С Бристаном не принято спорить.
Глава 10. Сговор
– Ваше высочество… – Я присела в карикатурной позе, отдаленно напоминающей изящный реверанс.
– Привет, кошечка, – дружелюбно улыбнулся в ответ парень.
После продолжительных поисков младший наследник престола обнаружился в галерее второго этажа, где на стенах висели портреты предков капитана Ильсора, заключенные в тяжелые золоченые рамы. Напротив одной из таких картин принц Райвиль как раз и остановился.
– Как это в твоем духе, высочество, – подходя ближе, принялась отчитывать я парня. – Бросил ребят пыхтеть и обливаться потом, искусно удерживая себя на плаву правил высшего света, а сам потихоньку слинял наслаждаться шедеврами. И не стыдно тебе?
Джером растянул губы в широкой озорной улыбке.
– Понятно! – махнула я рукой на баловня судьбы и полюбопытствовала: – Что разглядываешь?
На картине, привлекшей внимание принца, была изображена очень симпатичная женщина в длинном платье бирюзового цвета. Рядом с ней стоял десятилетний мальчик в забавных шортиках, с несмелой улыбкой на губах.
– Никого не напоминает? – заговорщическим шепотом спросил принц Райвиль.
Я снова окинула взглядом женщину с мальчуганом и энергично покачала головой.
– Даю подсказку, – улыбнулся Джером, и с ка-ким-то особым удовольствием напомнил: – Мягкий как подушка…
– Да ладно! – воскликнула я и тут же понизила голос, внутренне опасаясь, что нас подслушивают: – Хочешь сказать, это наш бывший капитан и ныне действующий ректор Академии?
Я опять посмотрела на женщину и мальчугана. Коленка разбита, правый носок чуть сполз вниз, пуговица на шортах едва держится на остатке темно- коричневой нитки, светлые вихры, несмотря на попытки пригладить их гелем и расческой, все равно торчат, а зеленые глаза до краев полны озорных планов. Ну вот! Ну нормальный же пацан! Можно сказать, свой в доску. И почему люди взрослеют?
Пока я со смешанными чувствами разглядывала портрет, Джером встал ближе и якобы случайно коснулся моей руки своими пальцами. По коже пробежали мурашки.
– Никогда не задумывалась, почему его зовут Итон-Бенедикт? – тихо спросил он как ни в чем не бывало.
Сделав вид, что не заметила мимолетного прикосновения, я подтянула лиф платья и хмыкнула:
– Так ясно же! Двойное сочетание имен бывает только у незаконнорожденных детей высшего общества, недостойных носить фамилию рода. То есть в нашем случае Итон – это имя господина ректора, а Бенедикт – имя деда леди Ильсор.
Обычно о таком говорить не принято, а уж обсуждать происхождение ректора за его спиной – вообще невоспитанно, но кто нас остановит?
– Скорее всего, настоящий отец ректора не захотел признать его, – озвучила я догадку, которая давно не давала покоя. – Вероятно, поэтому леди Ильсор дала ребенку имя своего отца. Я угадала?
– Не совсем, – качнул головой Джером, вновь задевая мои пальцы. – Отец как-то обмолвился, что Итон-Бенедикт – самый большой дурак на свете. Несчастный дурак с идеалистическими представлениями о чести. Якобы настоящий отец был готов признать ребенка, но ректор отказался от всех притязаний. Он предпочел стать бастардом, отказавшись от положенных ему наследства и статуса. Странно, правда?
В ответ просто пожала плечами. В отличие от Джерома, ничего странного в этой истории я не видела, да и копаться в чужом грязном белье, честно говоря, настроения не было. Я вообще за другим сюда пришла.
