с дружинной избой, так что добавить стен из бревен между ними оказалось несложно – получилось что-то вроде тамбуров, соединяющих вагоны.
Вставили стекла – по одному окну на клеть, протопили печки…
И вышла очень даже приличная казарма, то бишь дружинная изба. Смотришь издали и радуешься – из труб дым идет…
Казалось бы, обычный вид, но на всем пространстве от Ладоги до Киева нету ни единой трубы! Наши – первые.
И пример оказался заразителен – еще в двух дружинных избах стали трубы выводить. Я подрабатывал консультантом…
Про поляну с идолом я и думать забыл – некогда было. Весь день шуршал, как тот электровеник.
Неожиданно богатеть стал. «Стекольный король»!
Однажды, забавы ради, накрутил на стержень стеклянные «глазки», бусины из разноцветного стекла, похожие на карамельки.
А они здесь дорого стоят, и берут их нарасхват. Ими же еще и рассчитываются, как деньгами. Стоят бусины по дирхему за штуку.
Стеклодув из меня, прямо скажем, не ахти, так что стаканов и ваз от меня еще не скоро дождутся, но вот за оконное стекло уже серебром платят. А мне когда этим заниматься? Служба!
Так я деда Бажены заманил. Старый походил вокруг печи, покачал головой, поцокал языком, восхищаясь, и согласился на меня припахивать, получая четверть от прибыли. А я не против!
Тут главное, что дед – звали его Улеб – был как бы своим и ни за что не выдаст тайну стекловарения. Не дурак ведь, понимает, что богатство должно в роду остаться, а у стариков здешних родовые отношения на первом месте.
Так что серебришко у меня завелось, и золотишко перепадало. Я нанял плотников, и они выстроили хороший теплый дом в Новгороде для Бажены и Рады. Меня там всегда привечали, хоть и не каждый день я мог появиться у сестренок. И не каждую ночь оставался. Служба!
За месяц как-то все устаканилось – моя полусотня стала самой резвой и дисциплинированной в дружине. Девки со всего Городища сбегались, когда мы возвращались с учений.
Шли строем, в ногу – гррум, гррум, гррум! А голосистый Фолар затягивал:
И вся полусотня дружно подхватывает:
Плагиат, скажете? А с чего вдруг? Я же не объявляю себя автором и композитором. Значит, все по-честному.
Поначалу я хотел поменять имена в тексте, но передумал. Не знаю, проживает ли в Новгороде какая-нибудь Мария, а вот Иваны тут точно есть. Двое крестились – проезжал как-то миссионер «из греков», а одного просто так назвали. Услышали родители про имя «Иоанн» и имя Ванька дали чаду своему.
И я, когда слышу эту песню, всегда вспоминаю про «Ивана Васильевича», который меняет профессию. Про свое время родимое. Скучаю же!
Мало мне, понимаешь, чистого воздуха и чистой воды, подавай автомобили, толкотню, фаст-фуд…
Если честно, то тут, в этом мире, опасно жить. И вовсе не потому, что враги так и рыщут вокруг. Есть противник пострашнее – вирусы и бациллы.
В своем времени я поругивал очереди в районной поликлинике, а здесь очередей нет. Как и самих поликлиник.
Правда, знахари имеются. И я уже разок убедился, что это не шарлатаны какие.
Однажды я палец занозил, а он и распухни. Бажена мне говорит: «Сходи в бабке Сфандре!» Я и сходил.
И никакая это оказалась не баба-яга, а очень даже опрятная старушенция. Избушка у нее, правда, походила на жилище колдуньи – все пучками трав увешано, кореньями, в горшках всякие зелья хранятся, а на открытом очаге что-то кипело в бронзовом котелке, наверняка «импортном».
Сфандра что сделала? Окунула мой палец в какую-то коричневую жидкость, потом прочистила нарыв, наложила толченых трав, пустивших сок, и обвязала чистенькой тряпицей.
К вечеру зажило. Я тогда, помню, подумал, что не одними стеклянными да железными изделиями стоит заниматься. Надо бы как-нибудь на Белое море смотаться с княжьими людьми. Те меха взимают у туземцев – дань берут, а я тем временем морской капусты насушил бы да пережег в золу… Короче говоря, йод добыл бы. И спирт нужен – тут для меня, стеклодува-любителя, широкий простор для проб и ошибок. Реторты нужны, колбы, бутыли обычные, а пуще всего – змеевик. Без него самогон не получить. Вот такие у меня планы, у прогрессора доморощенного, демиурга недоделанного…
А вечером случилось то, к чему я совершенно не был готов.
Сидел я в дружинной за столом и прикидывал, каким макаром мне хорошую железоделательную печь соорудить. А тут дневальный заглядывает, Шихберн из десятка Мала, и говорит:
– Командир, гость к тебе…
– Проси, – говорю, вставая.
Тут дверь открывается, и входит Яшка Амосов…
Глава 12,
в которой я возвращаюсь обратно, но ненадолго
