вал тянулся меж берегом Днепра и крайними огородами. Был когда-то и ров, да селяне пользовались им как свалкой, засыпая помоями и рухлядью, вырванным на грядках бурьяном и прочими отходами. Трава на рву поднималась пышная, зеленущая, и подольские худые коровенки любили наведываться сюда.
Обширная низина, названная славинами Подолом, напоминала полуостров, примкнутый к лесистым горкам, чьи кручи опадали неглубокими распадками.
С востока этот «полуостров» обтекал Днепр, с севера – приток его, река Почайна, а на западе в Почайну впадала речушка Глубочица.
Заросли на Подоле держались лоскутьями и клиньями несведенных еще деревьев, а все остальное пространство было распахано на поля и огородики, обнесенные плетеными заборами. Прячась в тень редких каштанов, белели славинские хатки-мазанки из саманного кирпича, крытые прелой соломой, уходили ниже травы землянки. Двумя концентрическими кругами стояли повозки на тяжелых цельных колесах с кибитками из войлока и воловьих шкур – булгары пожаловали. Съехались на торг и блестели гладкими черепушками – ультины брили головы по древнему фракийскому обычаю, оставляя оселедец – единственный клок волос, свисающий до плеча, а усы их опускались на грудь, напоминая моржовые клыки.
Лишь у самой Почайны, где протягивались бревенчатые вымолы, мне встретились более-менее приличные сооружения – крепкие избы, высокие амбары и овины, приземистые конюшни. Выстроившись в два ряда, они обступали Боричев ток, главную «улицу» Киева, ухабистую и пыльную, кое-где прикрытую кронами могучих каштанов и буков.
Поднимаясь, Боричев ток начал петлять, переходя в свое продолжение – Боричев увоз.
Следуя серпантину, варяжская «делегация» поднялась до самой крепости Самбат, до ее Подольских ворот. Крепость была окружена крепким тыном из заостренных бревен, черных от смолы, сберегавшей дерево. Перед частоколом вырыли ров, в дожди полный воды, а ныне лишь мерзкая жижа воняла со дна.
Тын составляли из отборных стволов, зарытых в землю на треть. Бревна пригонялись плотно – прозора меж ними не было. За первым частоколом, отступая шагов на пару, забивался второй, а междурядье доверху было набито землею. Ход для стрелков по верху стены прикрывался навесом из толстого корья, навесными плашками защищались проделанные в наружном тыне частые бойницы, узкие и высокие.
За воротами начиналась грязная улочка с коновязями и с изгрызенными поилками. По обеим сторонам ее тянулись деревянные тротуары. Обшарпанные хаты из саманного кирпича перемежались с длинными и низкими избами, крытыми на два ската снопами камыша, густо смазанными глиной.
Описав зигзаг, улочка вывела к княжьему терему, рубленному из дуба в два этажа. Когда-то сей теремок принадлежал хазарскому наместнику, тудуну Ас-Халибу, но Аскольд снес спесивому хазарину башку и занял его жилплощадь.
Бойцы Аскольда высыпали наружу, тут же притормаживая, – связываться с варягами ни у кого из них не было желания.
Вещий остановил коня, оглядел «придворных» и громко объявил:
– Я – Олег, князь новгородский! А это – Ингорь Рюрикович, великий князь киевский!
Было тихо, одно дыхание слышалось да фырканье лошадиное.
– А где Аскольд? – донесся растерянный голос.
– Помер, – усмехнулся Олег.
И опять не вышло боя, не рубило острое железо, отворяя вены, пуская кровь людскую. Вооруженный переворот происходил буднично и просто.
Олег с Ингорем на руках поднялся по высокой лестнице в Людную палату, где перед ним расступились местные вельможи, превшие в мехах, и прошагал в тронный «зал» – Золотую палату.
Ее узкие высокие окна были задернуты тяжелыми парчовыми шторами, а у задней стены стояло золоченое резное кресло – трон.
Туда-то Олег и усадил Ингоря. Привыкай!
Князь собирался обсуждать местные дела с «набольшими» Киева, и я не стал задерживаться – и без меня хватит желающих приблизиться к трону.
Выйдя на свежий воздух, я обнаружил многих из своей тысячи. Уж не знаю, где они лошадей достали. Неоседланные, неподкованные… Табун, что ли, угнали?
Викинги Олафа тоже были здесь, с любопытством осматривая достопримечательности.
Разговоры, смех, резкие команды стихли совсем ненадолго. Я уж было хотел сказать что-нибудь этакое, но в это время расслышал громкий волчий вой и очень удивился.
Вой доносился снизу, с Подола, вот только выть так волки не могли, для этого им нужно было собраться в тысячную стаю.
– Печенеги! – раздался крик. – Печенеги напали!
Я выбежал за ворота и сразу разглядел облако пыли, приближавшееся с запада. В рыжих клубах угадывались всадники, продолжавшие завывать по- волчьи.
– По коням! – скомандовал я, мигом вскакивая в седло.
Оглянувшись, я увидел Олафа, грузившегося на подводу. Так вот как урмане прибыли! На гужевом транспорте.
